Все, способные держать оружие… Штурмфогель (сборник)

Лазарчук Андрей Геннадьевич

Из дверей винной лавки вышли двое: щуплый подросток с большой картонной папкой под мышкой и крупный лысоватый грек в овчинном жилете. Подросток остановился, дал греку подержать папку и наклонился, отряхивая колени. Распрямляясь, болезненно поморщился.

Рожа грека была сытая, лоснящаяся, довольная.

Пидоры, брезгливо подумал Волков. А в лавке, наверное, притон…

Берлин, 12 февраля 1945.18 часов 45 минут

Расшифрованная телепатема легла на стол Гуго Захтлебена в тот момент, когда он совсем уже было решился вызвать в свой кабинет одну из медиумш отдела 2WX, по слухам безотказную, как парабеллум… Это,

конечно, не поощрялось, но нервное напряжение последних дней было настолько сильным, что можно было просто перегореть и изойти вонючим дымом; такого Гуго позволить себе не мог. Он уже протянул руку к телефону…

Но тут вошел Нойман. И молча положил на стол листок бумаги.

Гуго прочитал текст и двумя ладонями вытер обильный пот, вдруг выступивший на лице.

– Я уже уехал, – сказал Нойман. – Большой шеф зовет на скромный ужин. Решай все сам.

Дождавшись, когда Нойман выйдет, Гуго, восторженно подвывая, взобрался на стул, потом на стол, подпрыгнул несколько раз, потом – расстегнул штаны и показал кому-то невидимому зажатый в кулаке хрен.

Агент Ортвин сообщал, что может похитить и передать «Факелу» несколько фотографий, где запечатлены встречи Дрозда с его факеловским осведомителем. Понятно, что это действие приведет к полному раскрытию Ортвина, поэтому он требует настоящий шведский паспорт и оговоренную сумму в хорошей валюте…

Берлин, 12 февраля 1945.19 часов

Ранний ужин в поместье Хогенлихен, где жил Гиммлер, проходил в узком кругу: Шелленберг, Зиверс, доктор Керстен и Нойман. Такие совещания в неофициальной обстановке Гиммлер практиковал уже несколько лет, когда требовалось принятие решений в особо сложной ситуации. Причем главная тема таких совещания не формулировалась и иногда даже впрямую не обсуждалась, оставаясь фоном беседы. Вот и сейчас Шелленберг рассказывал фривольные французские анекдоты, над которыми первым смеялся Зиверс, полностью лишенный чувства юмора и втайне презиравший выскочку Шелленберга («Этот гиперактивный юноша…» – цедил он сквозь зубы). Но Шелленберг был любимцем Гиммлера и его поверенным в каких-то тайных и опасных делах, и хитрая тварь Зиверс это чувствовал, а потому смеялся над анекдотами, соль которых была ему недоступна…

Нойман скучно ковырял вилкой паштет и мелкими глотками пил рейнское, отказавшись от знаменитого французского шампанского, которое традиционно подавали у шефа (правда, обычно по одной бутылке на вечер).

– Кстати, Вальтер, – строго посмотрел на Шелленберга хозяин; подчеркивая неофициальность обстановки, он обращался ко всем по имени, а не по фамилии, как было принято, и даже сидел за столом не в мундире, а в мягкой зеленоватой замшевой куртке, – я прошу вас не копать так активно под Мюллера. Он бегает жаловаться ко мне, а у меня не так много времени, чтобы разбирать и улаживать ваши недоразумения. Я знаю, что вы имеете в виду, но учтите, Вальтер: вы заблуждаетесь. Мюллер предан рейху душой и телом. Он исполняет мои указания, Вальтер. Вы понимаете меня, не правда ли?

– Я понимаю, шеф. Но…

– Вас что-то беспокоит?

– Да. Границы его полномочий в… э-э… выходе за границы его полномочий.

– А вы считаете, что нам еще есть что терять? – горько усмехнулся Гиммлер.

– Да, шеф. Нам есть что терять. И вы это прекрасно знаете.

– Ну-ну, Вальтер. Расслабьтесь. Еще шампанского, может быть? Сегодня какой-то очень тихий вечер, над нами никто не летает. Может быть, Герман наконец вспомнил о своих клятвах?.. Зигфрид, вы разобрались с этим готовящимся покушением?

–

Да, шеф. В достаточной степени. Сегодня или завтра мы уже будем знать об этих людях все.

– Вот вам яркий образец плутократической политики, доктор. Они соглашаются на переговоры – только для того, чтобы всадить нам нож в шею.

Керстен, оторвавшись от раскуривания трубки, с интересом посмотрел на Гиммлера:

– Вас это удивляет, Генрих?

– Вообще-то, нет. Не удивляет. Но – обижает. Возмущает.

– Я, вообще-то, о другом. Сам до сих пор не могу разобраться в хитросплетениях наших собственных служб. Кто кому подчинен, кто за что отвечает… и вообще – зачем их так много? Плодить маленьких фюреров? Почему этот хам Кальтенбруннер может безнаказанно саботировать ваши распоряжения и распространять клевету? Это ведь прямая дорога в ад… Вполне возможно, что у наших американских коллег ситуация не лучше.

– Да, получилось скверно, второй раз нам могут не поверить…

– Не поверят, Генрих. Нужно опять уговаривать, доказывать… Я хочу пригласить одного своего давнего знакомого, Норберта Мазура. Он очень влиятельный человек во Всемирном еврейском конгрессе. И все понимает. Надо, чтобы вы с ним познакомились.

Гиммлер поправил пенсне. Потом снял его и протер салфеткой.

– Хорошо, доктор. Когда это будет?

– Недели через две, вряд ли раньше.

– Приемлемо… Франц, я жду от вас расчетов ситуации на середину марта. Особо – проработать рычаги воздействия на Рузвельта. Мне кажется, он и так не устоит перед соблазном воспользоваться моментом, опрокинуть русских и присоединить Россию к Аляске… но – чем-то и мы можем помочь ему в этом благом порыве?

Зиверс покивал:

– Середина марта…

– Да. Чтобы месяц был в запасе. А вы, Зигфрид, готовьте пока своих людей. Франц предложит нам выкладки…

– Моих людей не надо готовить, шеф. Достаточно указать им цель и – разрешить.

– Вы говорите точь-в-точь как адмирал Дениц.

А я и есть в каком-то смысле адмирал Дениц, хотел сказать Нойман, но решил промолчать: его могли неправильно понять. Особенно Зиверс.

И еще он подумал, что нужно ставить на след собственную разведку, поскольку мало-мальского доверия к Зиверсу он не испытывал. Но пока действует крыса…

Чертов рыцарь Гуго. Чертов Штурмфогель… Чего они мешкают?!

Далеко, еле слышно отсюда, завыли сирены воздушной тревоги…

Рим, 12 февраля 1945.Около 21 часа

Когда Доновану положили на стол четвертую за последние дни радиограмму из Дрездена, он понял, что это конец. Проклятые джерри напали на след. Они грубо и решительно прощупывают всех, кто имел в конце тридцатых отношение к «Вевельсбургу», а значит, вот-вот поймут, кто стоит за начавшимися событиями и какие цели преследует…

Он ничего не чувствовал, когда поднимал трубку и произносил в нее:

– Соедините меня с президентом…

Примерно такое ощущение возникает в носу от хорошей полоски кокаина. Сейчас он сам был всего лишь собственным носом, хватившим добрую понюшку…

Это у русских есть легенда о том, что носы живут собственной жизнью и даже становятся министрами?

– Господин президент? Произошло худшее из всего, чего можно было ожидать. Немцы узнали про «Вевельсбург». Мне очень жаль, но ни малейших сомнений. Нет, я не знаю, на какой стадии постижения они находятся, но… Что? Хорошо. Я не могу не беспокоиться, господин президент… Да. Я вас понял. Да, я ложусь спать. Умываю руки и ложусь спать… Спокойной ночи, господин президент…