Все, способные держать оружие… Штурмфогель (сборник)
Шрифт:
Но у Штурмфогеля не было природного страха перед змеями. Перед пауками – да, был. А змеями он часто любовался, застывая перед стеклом террариума… они жили тогда возле зоопарка, и мать частенько отправляла его туда – детей пропускали без билета, а в павильонах можно было погреться.
Тогда он и решил, что вырастет и станет птицей…
Крапицы жестами велели ему надеть на голову вязаную шапочку и лечь на лавку. Жар временами казался обжигающим холодом. Потом его полили каким-то душистым маслом, две девушки встали по обе стороны от лавки и принялись это масло в него втирать, а третья, рыжая, намылила и надула небольшой полотняный мешок с
Он услышал чей-то стон и не сразу понял, что стонет сам.
Расслабление наступало полнейшее. Он чувствовал, что его переворачивают на спину, но это уже был как бы и не совсем он. Его опять колотили пузырем, разглаживали, похлопывали ладонями; потом вдруг откуда-то появились огромные полынные веники, и девушки стали махать над ним этими вениками, дотрагиваться, а потом и хлестать сплеча – листья летели в разные стороны, а запах был…
Но самое страшное еще не пришло. Он увидел, как приоткрылась какая-то заслонка; за нею вишнево светились камни. Туда, в раскаленный ад, ухнул ковш воды – и заслонка тут же встала на место. Секунду было тихо, потом раздался рев и свист. Столб пара ударил в низкий потолок, закружился, отразился, рухнул вниз… Штурмфогель закричал, но вряд ли кто слышал его.
А крапицы… крапицы, как оказалось, уже оставили его и сидели на высокой скамье под самым потолком, одинаково склонив голову – отдыхая. И Штурмфогель вдруг понял, что они прекрасны.
Красноватый жар медленно тек сверху, доставляя аромат неведомых сухих цветов…
Потом его под руки выволокли в мыльню и там, открыв люк в полу, заставили прыгнуть в яму, полную воды со льдом. Это оказалось легко и не страшно – особенно когда девушки попрыгали к нему и завязалась веселая свалка в слишком тесном для четверых водоеме. Потом они опять отогревались в горячем парном отделении, и Штурмфогель даже попробовал посидеть на высокой лавке – но скатился с нее, когда вверх ринулась новая волна пара.
Потом его укутали в толстую махровую простыню и напоили чем-то травяно-медовым…
Он проснулся. Внутренние часы показывали двадцать два ровно. Крапиц рядом не было, а на спинке стула висела его чистая сухая одежда. Штурмфогель привел себя в порядок – насколько это было возможно при абсолютно негнущейся спине – и выглянул в соседнюю комнату. Рута сидела в плетеном кресле и при свете яркой лампы читала книгу. Она была одета в облегающий, серо-стального цвета кожаный костюм и подпоясана широким черным ремнем. Возле кресла стоял довольно объемистый рюкзак.
Увидев Штурмфогеля, она встала и издала тихий горловой звук. Тут же появились сестры, тоже в походном, с необычно длинными сумками в руках. Нигра поманила его к столу. Там была разложена старая, девятьсот четвертого года издания, карта Европы. Вопрос был без слов понятен: куда?
Вот и пришел момент выбора, подумал Штурмфогель. Что, прямо в Берлин?
Нет, сказал он сам себе. Решился. И показал пальцем – Вена.
– Вена, – добавил он зачем-то вслух.
– Э-э…нна… – попыталась выговорить Нигра и рассмеялась. Смех ее был упоительный.
Ему вручили одну из сумок – тяжелую, килограммов на двенадцать, – и поманили к двери. Вышли, не гася ламп и не запирая замков. Направились вглубь двора, навстречу луне (опять навстречу луне…), за баню, к громадному
Из щели пахло влажной разрытой землей. Айна спрыгнула туда первой и поманила Штурмфогеля. Улыбка у нее была необыкновенная. Он подал крапице сумку, прыгнул следом и еле устоял: дно было скользкое и пружинящее. Айна повернулась к Штурмфогелю спиной, взяла его руки, обхватила ими себя, показала: держи так!.. Шагнула вперед. Земля слабо подалась под ногами, еще шаг – и Штурмфогель почувствовал, что проваливается в узкий скользкий лаз… и в следующий миг он уже летел вперед и вниз, пятками, задницей, спиной, затылком ощущая плавные неровности этого желоба или трубы; он вцепился в Айну, а она беззвучно хохотала, раскинув руки, волосы ее летели, скорость была сумасшедшая.
Шар догнал их, обогнал и устремился вперед, освещая путь…
Берлин, 2 марта 1945.01 час 45 минут
– Женевская полиция расследует дело о похищении некоей Гелены Маллё, частнопрактикующей прорицательницы, – сказал Кляйнштиммель. – Я буду получать всю информацию о расследовании с запозданием на час-два максимум. Имея группу под рукой…
– Группу сформируешь свою, – сказал Нойман. – Семь человек, не больше. Из оперативного резерва. Я вывожу «Гейер» из дела.
– Хорошо, – легко согласился Кляйнштиммель. – «Гейер» все равно там слишком засветился…
Да уж, подумал Нойман. Это разгром. Это позор. Это надо бы застрелиться…
Он понимал, что не застрелится.
Однако такого потрясающего провала «Факел» еще не знал… одних начальников отделов погибло двое, и опергруппа полегла почти в полном составе, и спецотряду нанесен самый неприятный урон: боец взят в плен…
Проклятая крыса!!!
Штурмфогель. Все-таки он. Как ни горько признаваться себе самому, что доверял такой мрази… Да, это Штурмфогель руководил «Гейером» – и сдал его. Руководил операцией в Константинополе – и провалил ее, погубил Захтлебена, и Гютлер, и ребят, и собственного агента, который стал представлять для него опасность…
А может быть, он и летчика убил, просто выстрелил ему в затылок, а сам выбросился с парашютом? Нойман вдруг понял, что так оно и было.
Но значит, теперь «Факел» освободился от крысы? Теперь можно жить свободно?
Нет, не значит, сказал он сам себе. Потому что крыса могла быть не одна. Да, только Штурмфогель был причастен к обоим провалам – но ведь могло быть и так, что провалы случились по разным причинам, а значит…
Стоп. Паранойе воли не давать.
Но воображение уже пошло вразнос. Нойману мерещился разветвленный заговор с привлечением практически всех сотрудников «Факела», включая уборщиков и электрика… в конце концов, если даже Мюллер – русский шпион (а Шелленберг убежден, что так оно и есть), то почему не быть предателями и шпионами и всем остальным?..