Все, способные держать оружие… Штурмфогель (сборник)

Лазарчук Андрей Геннадьевич

– Ладно, – сказал я. – Будем считать, что я кое-что понял. Хотя, может быть, понял не совсем правильно… Шеф, мне хотелось бы погасить некоторые колебания… мм… в себе самом.

– Спрашивай.

– Могу я верить ответам?

– Можешь не верить. На сами ответы это не повлияет.

– Кто вывел на улицы «трубы»?

– Еще не знаю. Вообще, про эту кашу я знаю слишком мало. Давай про другое.

– Хорошо. Гейковцы тралили эфир семизначным скользящим кодом. Это?..

– Это из того пакета дез, который они съели. Когда я понял, что Гейко играет в свои ворота, я стал скармливать ему все, что попадало под руку. Надо было сбить его с темпа, заставить нервничать, озираться…

–

Код пять-пять-семь-пять-семь-шесть-четыре – что он включает?

– Ты и это знаешь?!

– «Спите, герои Русской земли, отчизны родной сыны…» – напел я.

– Молодец… Этот код отключает твою телеметрию.

– Отключает?

– Отключает.

– А включает ее что? А, знаю. «Спит гаолян…» Да?

– Правильно.

– Бомба во мне есть?

– Нет.

Я посмотрел Тарантулу в глаза. Он не удивился моему вопросу, не спросил: «Какая бомба?» Просто сказал «нет».

– Нет бомбы, сынок, не смотри так. Но вся эта жестяная требуха в тебе – в рамках той программы. Программа сорвалась… Не удалось создать надежной защиты. Рентгений излучает сильно, а слизистая кишечника очень чувствительна. Агент с постоянным кровавым поносом – это, знаешь ли, нонсенс.

– А взрыв в Игле?

– Не наш.

– «Тама»?..

– «Тама» нашли еще позавчера. Ты же дал гепо наводку… С вертолета засекли излучение.

– Слава богу…

– Ты тоже молодец. Вернемся – мой шею. На «Андрея Первозванного» я тебя представлю.

– Всех.

– Посмертно «Андрея» не дают.

– Тогда Кучеренко.

– Если жив – представлю.

– Слуга народа.

– Вольно, поручик… Еще ничего не кончилось…

Это точно, подумал я. Еще все длится и продолжается.

– И вот что, Игорь. Будешь работать на новом направлении?

Я не стал уточнять – на каком «новом». Это было ясно.

– А – нужно? Вообще? На этом направлении?

Тарантул долго молчал. Очень долго. Я ждал. Он тоже не знал ответа, но думал-то он об этом куда больше, чем я…

– Нужно… не нужно… – пробормотал он наконец. – Не то это. Не тот разговор. Они есть, они действуют – значит мы должны знать о них все. По возможности все. А зная – решать, что делать. Но – зная. Не гадать, как сейчас… Может быть, мы будем помогать им. А может, истреблять, как псов. Это решится само – потом. А сейчас – знать. Они лезут в нашу жизнь, играют нами, как… как куклами… – Тарантул закашлялся. – Как оловянными солдатиками. Это унизительно, наконец. Мы люди, и мы должны заставить их считаться с собой…

– Заставить… – усомнился я. – Шеф, а не кажется вам, что мы с вами уже в какой-то степени их агенты? Независимо от своего желания?

– Кажется, – тут же согласился он. – Ну и что? Пусть мы даже на триста процентов будем действовать в их интересах – но и в наших ведь тоже! Представь – им вдруг станет невмоготу от того, что творится тут, и они решат, скажем, отдать победу Сталину? Что получится?

– Шеф, – сказал я, – вы меня убедили. Но прежде чем дать ответ, я хотел бы принять душ и выспаться.

– Душ – пожалуйста. А выспаться – уже дома.

– Но – сегодня?

– Сегодня.

Я чуть не умер под душем. От наслаждения, боли и слабости. Но все-таки не умер.

Когда я вышел из душа, похожий на полурастаявшего снеговика, Тарантул сидел все в той же позе: одна нога на столе, щекой опирается… о нет, переменил позу – не на ладонь, а на сжатый кулак. Он напоминал Атоса из богато иллюстрированного, но очень древнего, без обложки и многих страниц, «Виконта де Бражелона», который как-то приблудился ко мне и живет в моем старом доме – вместе с другими старыми, странными и никому не нужными вещами вроде черного репродуктора-тарелки,

двух белых фарфоровых собачек, фарфоровой же бутылки в форме рыбы, стоящей на хвосте, «Краткого курса истории ВКП(б)» с карандашными пометками на полях, пачки перевязанных ленточкой писем с ятями и твердыми знаками, подшивки журнала «Знание – сила» за тридцать третий год без последнего номера… Домой, подумал я, домой. Без Гвоздево. К черту Гвоздево. Домой.

И тут снова побежала по-щеке-на-подбородок-на-пол струйка крови: потревожил, приподнял коросту. Я матюгнулся, а Тарантул, вспорхнув, закружился, засуетился вокруг меня, перевязывая, обмазывая с головы до ног йодом, давая какие-то советы и что-то объясняя. Наконец он закончил малярные работы, дал мне надеть, кряхтя и поеживаясь – это я, конечно, кряхтел и поеживался, – комбинезон, потом почесал нос и спросил:

– Слушай, сынок, а нет ли тут места, где можно выпить?

Места – выпить… В памяти моей пролистнулось несколько страниц, и я ответил:

– Есть такое место!

Небо имело пепельный цвет, а солнце висело над крышами близким и четко вырезанным оранжевым диском. Тени были густо-черные. После ночной пиротехники, если не пройдут дожди или не подует ветер, такое непотребство может продержаться не один день.

Мы пересекли Гёте – морпехи маячили на обычном месте, за оградой консульства, – и углубились в переулки. Так, пытался я сообразить, а теперь – налево… Ага, вот и скверик. В скверике биваком расположился егерский батальон. Были натянуты навесы на легких козлах, на газонах стояли каре из рюкзаков. Дымилась кухня. Десяток «барсов», уже на колесах, со скатанными юбками и убранными винтами, выстроились в очередь к заправщику. Самих егерей было немного, вряд ли больше роты: слонялись лениво и без очевидного дела, лежали на траве или на раскатанных циновках, и только часовые истово несли службу. Интересно, что среди темных комбинезонов я заметил песчаного цвета гимнастерки солдат Русского территориального корпуса, – надо полагать, активно шло братание. Не видно было только гражданских, и это как-то неприятно посасывало…

Год 2002

Михаил

29.04. Около 03 час. Где-то в Константинополе

Обзорные камеры работали, но я вдруг понял, что никогда не смогу понять, где нахожусь. Город был чужой, вымерший. Почему-то казалось, что дома затоплены водой и над крышами молча плавают невидимые снизу рыбы. Начинался вариант все того же «охрусталевания»: я прекрасно понимал свою узкую задачу, на остальное недоставало внимания. Задача же была в том, чтобы не позволять программе «Криптомнем» идти вразнос: у Мумине были яркое воображение и полностью расторможенная психика. Лица на экране налагались одно на другое, срастались с какими-то звериными мордами: собачьими, кошачьими, обезьяньими… а однажды поперло такое, что я просто вырубил изображение. В конце концов я позволил себе вмешаться в самую тонкую настройку – и тут стало получаться. А может быть, просто Мумине пережгла свой страх и немного успокоилась…

В итоге к трем часам у нас были портреты пятерых, кого она видела в ту ночь: женщины с полным лицом и отвислыми щеками, другой женщины, очень худощавой, мужчины с приплюснутым носом и двух мальчиков: одного типичного турчонка, а второго – толстяка с заплывшими глазками. Именно они издевались над нею… пока их не позвала та худощавая женщина, позвала так… ну, будто бы они бросали камешки в воду, а тут – пора обедать…

Обе ладони у Мумине были в пузырях от ожогов, и на шее были следы, и на груди. И еще… она все пыталась рассказать, что было еще, но захлебывалась, не могла.