Все, способные держать оружие… Штурмфогель (сборник)

Лазарчук Андрей Геннадьевич

Впрочем, я, наверное, тоже мало что понимал. Кроме одного: вчера они чуть не убили моих самых родных. И теперь я никогда не перестану их самих – выслеживать и убивать.

Выслеживать и убивать.

Да, они научились скрываться. Пять лет назад казалось, что мы их загнали в землю по темечко. Но они выработали новую систему конспирации, при которой нет ни центра, ни строгой структуры, ни главарей, ни исполнителей, ни явок, ни паролей… эластичная сеть. Мы путаемся в ней, рвем какие-то нити, что-то вытягиваем – глупое и ненужное. Прилипаем. Пачкаемся. Отравляемся странными ядами. Ну и что? В шестидесятых – точно так же были бессильны против «безымянных пар». В восьмидесятых – никто не представлял, как пресечь «асинхронистов». Научились же. Пусть сегодня мы еще не знаем, как можно изничтожить эту новую напасть. Ничего: поймем и… того. Сушите сухари.

Спор брони и снаряда вечен.

– Па… Она приходит в себя.

Мишка. В глазах тревога. Почему?

Ах вот оно что… Лицо девочки подергивается,

дыхание прерывистое, стоны – она вскакивает… это ей кажется, что вскакивает, на самом деле движения ее слабы и незаконченны, ребята помогают ей сесть, и вот теперь надо успеть ее успокоить, пока не появилась Матильда…

Все хорошо, все хорошо… не бойся, мы друзья… разными словами с разных сторон, но одно и то же, именно это: ты среди друзей. И она, кажется, верит.

Зоя проинструктирована: не расспрашивая, убедить: мы хотим найти и покарать тех, кто так напугал ее. Но для этого нам будет нужна кое-какая помощь. Девочке придется вспомнить все; это тяжело, но мы будем рядом. Мы не дадим ее в обиду. И мы убьем всех, кого она вспомнит.

Некоторых мы уже убили.

Смотрю на Мишку. Результаты вскрытия того мальчика, любителя больших кошек, я ему показал. Он пробежал глазами и кивнул. И больше к этому не возвращался.

Биологический возраст убитого порядка девятнадцати лет. Взросление и рост тела прекращены систематическим введением препаратов, корректирующих деятельность гипоталамической системы. Изменения в организме находятся на грани необратимого уродства (так в заключении; патанатомы вообще странные люди; будто бы изменения у трупа могут быть обратимыми). Гормональный и липидный баланс, а также развитие сердечно-легочной системы свидетельствуют о долговременном пребывании объекта в условиях высокогорья…

Какая-то зацепка есть.

Фургон остановился, тут же тронулся вновь. Снова остановился – резко. Щелкнул интерком. Водитель закричал: обзор, включите обзор! И что-то кричала Матильда. Она уже сидела в кабине. Я включил. Сначала ничего не понял. Пылали огнями рекламы «Золотого льва», поэтому то, что ниже, различалось плохо. Потом экраны адаптировались.

Это было похоже на дикий сон.

Серая пена бегущих собак. Без лая, с угрожающим рычанием. Люди тоже бегут… не все. Кто-то лежит, кто-то пытается ползти, отбиваться… их рвут на части. Прямо на нас мчится огромная собака, в пасти зажата маленькая рука. Кричит Матильда – без слов, чистый крик. Фургон резко рвет с места, нас бросает друг на друга, не могу оторваться от экранов. Собак уже нет. Мы катим по проспекту Синан вниз, из боковой улочки вырывается новая волна зверья – прямо под колеса. Врезаемся прямо в них…

Год 1991

Игорь

Москва. Финал

Он сел, как было велено. На лице его откуда-то сбоку выползала глуповатая улыбка. Он гнал ее, но она опять выползала.

– Игорь… ничего себе – Игорь… – Он хихикнул.

– Ты, конечно, думал, что я как остальные… – Я провел пальцем по горлу.

– Дурачок, – сказал он и опять засмеялся – уже громко, в голос. – Нет, ну как ты влетел сюда… ангел возмездия!..

– Было намерение, – сказал я. – Впрочем, оно и осталось.

– Поздно, – становясь серьезным, сказал Тарантул. – Они ушли. Я тоже опоздал.

– Они – это кто?

– Ну кто… к кому ты сюда ворвался? Я не знаю, как они себя называют.

– Не важно. Дальше.

– Послушай, Игорь. Мы не на допросе… и вообще я пока что твой начальник. Так что будь, сынок, повежливее.

– Мы оба покойники. Это наши единственные звания и должности. А в предыдущей жизни, мне кажется, ты слегка провинился передо мной. Это о вежливости.

– Интересная мысль… Ты хочешь сказать, что я подставил твою группу?

– И это тоже.

– Нет, сынок. Я просто не мог вывести тебя из-под удара, потому что вынужден был скрываться сам. И не смог уничтожить все документы, которые следовало бы уничтожить…

– Мою медицинскую карту, скажем?

– Медицинскую карту?

– Именно.

– У меня ее не было.

– А где же она была? И как фотография из нее попала к «муромцам»?

– О, если тебя стали занимать такие детали…

– Ничего себе – детали!

– Детали, сынок, не обольщайся… Значит, ты просто не понимаешь, что происходит.

– Допустим, не понимаю. Действительно не понимаю. Или понимаю…

– Понимаешь часть происходящего. Меньшую, большую – не важно. И части эти не совпадают. Не совмещаются. Не стыкуются.

– Да… Что-то вроде этого.

– Я столкнулся с этим – вот так, в лоб, вплотную, – шестнадцать лет назад. Будешь слушать?

Не знаю почему – но я кивнул. И Тарантул стал рассказывать.

К тому времени, к зиме семьдесят четвертого – семьдесят пятого, уже несколько лет прекрасно работал Центр стратегических исследований, и Тарантул, естественно, имел туда полный доступ. Ребята из Центра насобачились давать региональные прогнозы на два-три месяца, а глобальные – на полгода и больше. Шло к тому, что в делах государственных наступала какая-то совершенно новая эпоха – эпоха если не полной зрячести, то, по крайней мере, полузрячести. Политикам теперь открывалась возможность весьма точно знать последствия любого серьезного шага – при этом самого

шага не совершая. Такие ненадежные материи, как чутье и интуиция, уходили на третий план, уступая место умению четко формулировать вопросы. Но вот той памятной зимой произошел большой конфуз: разразились два кризиса – Месопотамский и Сахалинский. Месопотамский был предсказан за три месяца в деталях; Сахалинский не был предсказан вовсе. Он произошел как бы на пустом месте, хотя вся информация с мест была доступна, обработка ее велась на общих условиях, а тщательнейшее разбирательство не выявило никаких признаков саботажа. Кризис между тем разросся до масштабов военного столкновения, была проведена ставшая сразу классической Курильская десантная операция, произошло два крупных морских сражения, в Маньчжурии развернулись три танковые армии – и Япония сдалась, отказавшись от притязаний на все сделанные ею в ходе Русско-японской войны территориальные приобретения… Понятно, что ребята бросились смывать свой позор. Они разобрали весь ход кризиса буквально по минутам, и оказалось, что информация о каждом вновь возникающем действующем факторе появлялась у рецепторов за несколько часов, максимум за сутки до того момента, как фактор вступал в действие. Такое могло быть, скажем, при проведении тщательно спланированной операции в условиях строжайшей секретности. Здесь этого не было: операции планировались на ходу и приблизительно, ставка делалась на командиров среднего звена; никаких специальных мероприятий по усилению режима секретности не было. Для армии все происходящее было не меньшей неожиданностью, чем для ЦСИ…

Я слушал и начинал злиться: все это я более-менее знал. Знал и то, что и в дальнейшем в прогнозах ЦСИ появлялись необъяснимые просчеты. И была создана теория, которая утверждала примерно следующее: можно делать очень точные прогнозы и можно руководствоваться ими в деятельности. Но тогда в природе начнут возникать явления, прогнозами не предусмотренные. И чем точнее и тотальнее наши прогнозы, тем чаще и неожиданнее будут эти явления. Теория называлась «теорией сохранения вероятности» и имела солидный математический аппарат, в котором я, разумеется, ни бельмеса не смыслил. И если Тарантул желает прочесть мне лекцию на эту тему…

Нет, этого он не пожелал. В свое время он потолковал с создателями этой теории, сказал им все, что о них думает, и пошел искать несогласных. Нашел двоих – там же, в ЦСИ, – и забрал к себе. Втроем они принялись анализировать – буквально под микроскопом – все несовпадения прогнозов с действительностью. Потом стали брать шире, обращая внимание на несовпадение текущей информации с действительностью. Наконец взялись за информацию о событиях прошедших. Выводы их были дики и не сразу понятны…

Будто бы реальная структура нашего мира очень далека от наших представлений о ней. Принято считать – причем вопреки очевидности, – что будущее вероятностно, настоящее однозначно, а прошлое неизменно и представляет собой лишь мертвый слепок с настоящего. На самом же деле вероятностно все: и будущее, и настоящее, и прошлое – просто разные события в разной мере. Для примера возьмем простейшее: бросок монеты (я тут же вспомнил свою серебряную марку). Бросая ее, мы знаем, что она примерно с равной вероятностью упадет вверх той или другой стороной. И статистически это так, но мы никогда не сможем предсказать этого в каждом конкретном случае. Можем только угадать. Вот она упала. Мы видим, что выпало. Запоминаем. Событие остается в прошлом. И у нас могут появиться сомнения: а правильно ли мы запомнили? И если эти сомнения появились, если была причина, чтобы они появились, то это значит, что монета наша выпала и той и другой стороной. Я напрягся, пытаясь себе это представить. На секунду показалось, что понял, – потом все смешалось. Тарантул усмехнулся. А каково мне пришлось?.. Ладно, пример посложнее. Екатеринбургский расстрел. Император Николай Кроткий с супругой, детьми и челядью. Сорок седьмой год, следственная комиссия. Год работы, все перерыто, опрошены сотни три свидетелей… Итог: то ли все расстреляны сразу, то ли часть увезена куда-то. То ли увезены все, а расстреляна для отвода глаз другая семья. Тела: брошены ли в шахту, растворены ли кислотой, сожжены?.. Вскрыто четыре захоронения, каждое, согласно одной из версий, может оказаться настоящим – тогда чьи остальные? Наконец будто бы по свежим следам могила вскрыта в присутствии Колчака Александра Васильевича, останки уложены в гробы и вывезены – куда? Есть сведения, что в Шанхай. И так далее. Что это значит? А значит это то, что стабильность мира в том месте и в то время была очень низкой, что полоса нестабильности продолжалась и в сорок седьмой год, и в наши дни и что в то время произошло все то, о чем рассказали свидетели: и расстреляли всех сразу и бросили в яму, залив кислотой, и расстреляли царя и наследника, а царицу с дочерьми вывезли куда-то и убили после, и останки лежат в тех могилах – и ни в какой конкретно, и как бы в каждой, и в то же время выкопаны, уложены в гробы и увезены куда-то для честного захоронения… Когда-нибудь останется одна версия, незыблемая, перекрестно подтвержденная, – это будет означать, что вот эта конкретно мировая линия стабилизировалась… и вот тут возникает вопрос о причинах и следствиях. Казалось бы, все однозначно: кризис приводит к дроблению реальностей. Но если представить себе, что наоборот… или что существует хоть какая-то обратная связь…