Всё становится на места
Шрифт:
— Спускайся! — повелительно говорит он.
Я борюсь с искушением двинуть ботинком ему в лицо. Любопытно было бы посмотреть, как изменится его выражение. Кажется, он что-то такое чувствует, потому что хватает меня за рукав и стягивает. Швы куртки трещат.
— У тебя, не иначе, все карманы набиты талисманами силы? — ехидно протягиваю я, когда уже стою на земле и оправляю одежду.
— Тренировки, — коротко отвечает мой спутник. — Нельзя во всём полагаться на колдовство. Вперёд, пройдёмся к морю.
Мы шагаем
— Сестра изведётся, когда обнаружит мою пропажу, — говорю я.
— Не волнуйся, я её предупредил, — спокойно отвечает Гилберт. И обо всём-то он подумал, впрочем, как всегда. — Устраивая нашу встречу, она представляла её иначе, но нам совершенно точно необходимо поговорить.
— Да что ты, поговорить? — я оборачиваюсь к нему, стою, упираясь пальцем в его грудь. — А мне казалось, ты не любитель разговаривать. При последней встрече ты что-то не хотел со мной говорить, и в следующие три года я тоже не слышал от тебя ни слова!
— Не три, а чуть больше двух. Послушай...
Но я совершенно не желаю слушать. Когда-то я думал, что хорошо знаю человека, стоящего передо мной. Я считал, что трудности, пережитые вместе, нас сплотили. Конечно, я понимал умом, что пути у нас разные, но не видел причин, по которым они не могли бы время от времени пересекаться. Разве он не мог бы иногда навещать меня? Отец всё о нём знал и не был против, по крайней мере, не говорил о том ни разу. Разве не мог бы я бывать у него? Даже Эрнесто, проклятье, даже Эрнесто побывал в тех краях, стоило ему только захотеть! А я не получил от так называемого друга ни весточки, ни слова!
Я много писал ему. Ничего, конечно, не отправил. «За пределы королевств, в Мёртвые земли, в поселение колдунов» — не то место, куда доходят письма. Но он-то мог бы, бывая в других деревушках и городках, черкнуть мне хоть пару слов. Чтобы я хоть знал, что у них с Нелой всё хорошо.
Я долго ждал, но однажды понял, что напрасно. Что тот, которого я считал другом на всю жизнь, больше во мне не нуждается и не намерен вспоминать о прошлом. Тогда я тоже решил о нём забыть, надеясь, что он не покажет носа из своих болот. А он взял и заявился!
Мне казалось, я уже давно успокоился, но все чувства вдруг поднялись из глубин души, как осадок во взболтанной бутылке дешёвого вина.
И потому я замахнулся как следует, но в следующее мгновение вдруг оказался на коленях, лицом к песку, с рукой, завёрнутой за спину.
— Проклятое колдовство, — шиплю я.
Пробегающий мимо краб останавливается прямо под моим носом, задумчиво щёлкает клешнёй и тянется к моему лицу.
— Да что вам всем видится колдовство? — раздаётся у моего уха возмущённый голос. — Если бы ты меньше сидел в мягких креслах
— Да что ты...
— Нет, ты уж послушай!
Мою руку выворачивают ещё сильнее, я невольно наклоняюсь ниже. Краб ликует — ещё немного, и мой нос станет его добычей. И другой рукой не отогнать, я опираюсь на неё всем весом.
— Ты думаешь, мне легко было уезжать, не прощаясь? Считаешь, что я шагнул за порог — и всё забыл, и не скучал, и не хотел тебя повидать?
— А разве нет? — тревожно говорю я (тревожно потому, что нахальный краб как-то сумел привстать, и мой нос в большой опасности).
Гилберт отпускает мою руку, и я сразу же выпрямляюсь, к ужасному негодованию краба.
— У меня ведь и товарищей до тебя не было. Конечно, мне было очень трудно отказаться от первого человека за всю мою жизнь, решившего, что я достоин дружбы, — признаётся он, садясь прямо на песок в своей аккуратной тёмной одежде. — Но я знал, что нам лучше не продолжать общение. Мы говорили с твоим отцом, и он был согласен.
— Мне он ничего такого не говорил! — возмущаюсь я и тоже сажусь на песок.
— А что ему было говорить? Мне казалось, он не стал бы запрещать прямо, но поблагодарил меня за благоразумие. Возможно, он надеялся, что ты быстро забудешь наше недолгое путешествие и станешь жить так, как тебе и следует. Я понимал, что прощаться нужно надолго, возможно, навсегда. Но не нашёл в себе сил сказать о том в последний вечер. Представил, насколько ужасным будет подобное расставание... и предпочёл уехать тайно, запомнив тебя улыбающимся и спокойно побеседовав напоследок.
— Вот как?... Ах ты гад проклятый! — кричу я, вскакивая на ноги.
Мой собеседник бледнеет и тоже встаёт.
Приложив усилие, я отрываю от верхней части ноги краба, который всё же решил не оставаться без добычи, и забрасываю его в море.
— Краб, — поясняю я. — Больно ущипнул. Так на чём мы остановились?
Гилберт всё ещё ошеломлённо смотрит на меня, но вдруг на его лице появляется широкая улыбка, а затем он хохочет. Глядя на него, я и сам начинаю смеяться.
— Ладно, — говорю я. — Рассказывай, как ты жил все эти годы.
Глава 4. Мне всегда понятно, что такое «нет»
Я коротаю вечер в своей комнате в компании большой кружки чая (да, всё верно, именно чая) и потрёпанной книги «Сказки четырёх королевств».
Снаружи сгущаются синие сумерки. Хоть вечера довольно прохладные, но я не закрыл окно, и оттуда доносится спокойное дыхание моря.
«Сказки» не очень занимают меня, и я едва ли уже вижу, что читаю, погрузившись в мысли о сегодняшнем разговоре.