Все тайны Третьего Рейха
Шрифт:
Другие предлагали нам черный цвет. Черные краски недурно символизируют современное положение вещей, но зато они совершенно не выражают внутренних тенденций, заложенных в нашем движении. Затем черный цвет тоже не увлекает массы.
Бело-синие цвета, сами по себе с эстетической точки зрения очень недурные, исключались уже потому, что эти цвета являются официальным символом одного из отдельных германских государств, к тому же не пользующегося особой популярностью ввиду партикуляристских тенденций. Да и это сочетание цветов не давало сколько-нибудь ясного представления о целях нашего движения. То же самое относилось и к черно-белым цветам. О черно-красно-золотом флаге не могло быть и речи.
Черно-бело-красные цвета были неприемлемы по соображениям, указанным уже раньше, по крайней мере, в их прежнем виде. Это сочетание красок, вообще говоря, безусловно лучше всех остальных. Это самый могущественный аккорд красок, который вообще только возможен. Я лично все время выступал за то, чтобы так или
В качестве вождя я не хотел с самого же начала опубликовать свой собственный проект, ибо допускал, что кто-нибудь другой предложит столь же хороший, а может быть и лучший проект, чем мой. И действительно один зубной врач из Штарнберга предложил совсем не плохой проект, близкий к моему проекту. Его проект имел только тот единственный недостаток, что крест на белом круге имел лишний сгиб.
После ряда опытов и переделок я сам составил законченный проект: основной фон знамени красный; белый круг внутри, а в центре этого круга — черный мотыгообразный крест. После долгих переделок я нашел, наконец, необходимое соотношение между величиной знамени и величиной белого круга, а также остановился окончательно на величине и форме креста. Удачный партийный значок может послужить первым толчком, который пробудит интерес к новому движению у сотен тысяч людей.
Поздним летом 1920 г. наш партийный флаг впервые увидел свет. Он превосходно подходил к молодому нашему движению. Он был нов и молод, как само наше национал-социалистическое движение. Новое невиданное дотоле знамя производило могучее агитационное влияние. Это был действительно достойный символ! Перед нами не только сочетание всех красок, которые мы так горячо любили в свое время. Перед нами также яркое олицетворение идеалов и стремлений нашего нового движения. Красный цвет олицетворяет социальные идеи, заложенные в нашем движении. Белый цвет — идею национализма. Мотыгообразный крест — миссию борьбы за победу арийцев и вместе с тем за победу творческого труда, который испокон веков был антисемитским и антисемитским и останется. Спустя два года, когда наши дружины разрослись и охватывали уже много тысяч штурмовиков, возникла необходимость выработать для этой молодой организации еще один новый символ победы: специальный штандарт. Проект штандарта я тоже выработал сам, а затем передал его одному золотых дел мастеру Тару для исполнения. С тех пор штандарт тоже принадлежит к числу победоносных символов нашего движения».
Эту оду свастике Гитлер написал в ландсбергской тюрьме. Спустя 20 лет свастика из отвлеченных древних символов превратилась для большинства людей в своего рода отметину национал-социализма. Знак, который у прошедших Вторую мировую войну вызывал только воспоминания о годах кошмара. Хотя — по сути — Гитлер не изобрел ничего нового. Он просто выбрал правильный символ.
В первые годы членства в партии Гитлер еще не претендовал на власть в ней. Он вел себя скромно и корректно. Он очень старался понравиться. Подружившийся с ним журналист Дитрих Экхарг не видел в Гитлере никакой угрозы. Напротив, он находил Гитлера забавным, называл его «маленьким смешным человеком». Потом он очень сблизился с более молодым товарищем по партии. От этого времени сохранились его записи, которые озаглавлены «Диалоги с Адольфом Гитлером».
О чем беседовали эти двое?
Наверно, о многом.
Но в «Диалогах» речь идет не о судьбе партии, они обсуждают опасности, которые исходят от мирового еврейства. Насколько точно передает Экхарт слова Гитлера, вопрос открытый, вполне вероятно, он вкладывает в уста своего друга собственные мысли — вряд ли Гитлер был столь начитан в религиозной литературе, что цитировал Библию, Талмуд и исторические сочинения на эту тему дословно. Но то, что эти разговоры велись о евреях, — факт показательный. Гитлера весьма волновал этот вопрос. Собственно, его позиция с 20-х годов мало изменилась, она только стала более непримиримой. Но характерно, что уже в те годы Гитлер видел в евреях только зло, которое необходимо искоренить, причем для обоснования этой позиции он приводил разные нелестные для евреев примеры из истории: «…мы можем прочесть у Страбона, что уже в его время, около рождения Христа, на обитаемой земле уже не было места, где бы не преобладали евреи. И Страбон пишет четко, что не просто жили, а именно преобладали! За несколько десятков лет до этого Цицерон, который был в это время очень большим человеком, внезапно сорвался в своей широко известной защитительной речи в Капитолии, когда он вдруг указал на огромное влияние и всепроникновение евреев: „Тише! Тише! Я хочу, чтобы меня слышали только судьи. Иначе евреи вовлекут меня в такую переделку, какую они сотворили со многими другими уважаемыми людьми. У меня нет никакого желания служить им дальнейшей пищей“.
Подобным же образом влияние евреев при императоре
О чем речь?
О мировом еврейском заговоре против остальных народов, о чем читателю уже известно из процитированных ранее «Протоколов Сионских мудрецов». Очевидно, оба партийца недавно ознакомились с этой нилусовской фальшивкой, и она основательно «прочистила» им головы.
Националист еврей или интернационалист, задается вопросом Экхарт.
Ни тот и ни другой, отвечает ему Гитлер: «Те, кто по-настоящему интернациональны, выражают уважение ко всему миру, так же как и к своей собственной нации. Если бы наши так называемые интернационалисты действительно собирались бы по этому поводу, тогда бы хорошо. Однако я боюсь, что они втайне более озабочены тем, как остальной мир к ним относится, а не как они сами относятся к этому остальному миру. Интернационализм требует основных положительных инстинктов. Но еврей их не имеет фундаментально и полностью. Еврей не имеет ни малейшего желания рассматривать себя в совокупности с остальным человечеством. Его цель — преобладать над другими и шантажировать всех к своей выгоде. Если бы еврей думал о международном содружестве — у него было достаточно времени и удобных случаев среди тысячелетий, чтобы продемонстрировать свою добрую волю. Его Бог, Иегова, приказывает ему не кооперировать с другими людьми, а, наоборот, пожирать их одного за другим, бросаться сразу к горлу.
Еврея сначала приветствовали повсюду: в древнем Египте, в Персии, в Вавилонии, в Европе. Раздвоенное копыто появилось везде. Ранние германские завоеватели нашли еврея с кучей высокомерных прав, но не сделали ничего, чтобы уравнять их хотя бы с остальными. Еврею было разрешено заниматься его бизнесом, где он хочет и как он хочет, даже работорговлей, к которой у него всегда было предпочтение. Как и все остальные в Европе, еврею было разрешено занимать публичные должности, включая и руководящие, и его так называемая религия, иудаизм, была защищена государством…
В древнем мире их часто можно найти со специальными привилегиями и освобожденных от определенных повинностей, например от военной службы. Они старались никогда не подвергать себя риску войны…Одинаково, как они сделали в Первую мировую войну. Будь моя воля, я бы на каждом углу повесил плакаты с изречением Шопенгауэра о евреях: „Великое жулье“! Лучше описания нет. И это относится буквально к каждому еврею: высокого или низкого положения, денежному магнату или раввину, обрезанному или крещеному. „Наш угнетённый народ!“ Бла-бла-бла. „Тысячи лет преследований“. Бла-бла-бла. И снова и снова доверчивые народы развешивают свои уши и становятся обманутыми. Потом они начинают понемногу соображать и меняют своё отношение к евреям, но для этого везде надо, чтобы евреи их раздели до нитки и пустили по миру. И это везде: в Древней Римской Империи, в Египте, в Азии, позднее в Англии, в Италии, Франции, Польше, Голландии, Германии и даже, как указывает Зомбарт, „на Иберийском полуострове, в Испании и Португалии, где евреи вообще жили как в раю“. И игра, в которую евреи играют сегодня, — это та же игра, которую они играют в течение тысячелетий…»