Все тайны Третьего Рейха
Шрифт:
Кто же эти, не семиты, но хуже? Он называет остатки коренных, неарийских европейских народов, которые — к его недовольству — не отличаясь умом, отличаются высокой сексуальностью и потому быстро размножаются, внедряясь в истинно германский жизненный ствол, а кроме них — люди с примесью монгольской крови, обладающие пониженным (так он считал) интеллектом. Евреи в его системе ценностей стояли не на последнем месте. Басков он считал куда хуже евреев и куда как опаснее. И только глупостью, говорит он, можно объяснить, что европейцы изобрели толерантность, которая не позволяет им очистить свою землю от таких вредных расовых примесей: «Целым столетием пожертвовали мы ради какой-то до нелепости неограниченной терпимости; мы почти утратили чувство невозместимой важности границ, важности того индивидуального, что безвозвратно уходит и из чего единственно исходит творчество и великие дела. Мы мчимся прямо к хаосу. Пора, давно пора опомниться! И вовсе не для того, чтобы
Пора настала, считал Чемберлен, отделить истинное от ложного, чистое от нечистого. Нужно вернуть арийские ценности и арийский дух. О последнем он сообщал, что индийский буддизм к арийскому духу вообще отношения не имеет. Будду он называет отступником, хотя тот и происходил из истинных арийцев. И его учение было подхвачено и распространено совсем не арийцами, а чуждыми им народами: «Буддизм возник в местности Индостана, наименее населенной арийцами; замечательный сам по себе, этот факт привел к установлению еще и того, что люди всех слоев населения, ранее других примкнувшие к этому движению и в качестве миссионеров разносившие по всему миру это пресловутое душеспасительное вероучение, — в большинстве случаев не могли быть арийцами. Как чума, распространялось по всей Индии это учение, враждебное всем религиозным традициям народа. Но в конце концов выпрямился согбенный ариец и вышвырнул врага вон. И теперь, вот уже много столетий, в Индии нет буддизма». Но этим буддизмом, пояснял Чемберлен, творческая сила Индии была подорвана навсегда, и некогда великая страна стала отсталой и практически ушла от цивилизации, поскольку «…основная мысль буддизма в корне враждебна всякой высшей жизни духа».
«Наша европейская философия, — говорил он, — движется только параллельно с нашим миром, — она может завтра же исчезнуть без малейшего ущерба для нашей государственности; в противоположность чему индусское миросозерцание было душою индусского народа, оно определяло внешние формы его жизни, составляя содержание его мышления, его стремлений, поступков и надежд. Эпоха высшего могущества индусского народа была также временем расцвета его метафизики; а когда философия утратила свое господствующее значение, — погиб и народ».
Но это для Чемберлена вовсе не означало, что погибло арийское наследие. Оно имеет тенденции иногда возрождаться, нужен только чистый расовый тип, что он, собственно, увидел в Германии, выделив как одну из немногих стран, где такое возрождение возможно. Тогда от спекулятивной философии и отсеченной от веры науки (как познания мира) избранные перейдут к истинно арийскому способу мышления, отрекутся от всего чужого их расе, и наступит новый золотой век. «Культура не имеет ничего общего ни с техникой, ни с нагромождением знаний; она есть внутреннее состояние души, известное направление мысли и воли. Надорванные души, лишенные целостной соразмерности воззрений и уверенной окрыленности образа мыслей, всегда будут нищими в том, что единственно дает цену жизни. Но разве в наши дни, блуждая „в росистой ночи“, мы не видели, как снова, в лице лучших людей Германии, блеснули „вершины человечества“. Кто хоть один раз поднял взор свой к небу тот уже познал надежду. И так как гений льет свой свет и на прошедшее, и на будущее, собирая почти погасшие лучи с отдаленных вершин и воспламеняя их снова в фокусе своего духа, то я считаю себя вправе утверждать, что, по крайней мере, те из нас, которые не пренебрегли возможностью быть учениками настоящих учителей нашего поколения, очень „скоро“ сживутся со своеобразием арийского миросозерцания и тогда почувствуют себя так, как будто вступили во владение своей собственностью, в которой им до этого времени неправомерно отказывали». Таким образом, возрождение возможно.
В другом фундаментальном труде «Основы XIX века» Чемберлен пояснял, каким образом может произойти это возрождение. Именно ему пришла на ум идея связать ницшеанского сверхчеловека с избранностью арийской расы на мировое господство. Особенно много надежд ему внушало объединение немцев вокруг железного канцлера Бисмарка и эпоха Второго рейха. Недаром эти «Основы» были настольной книгой кайзера Вильгельма Второго, а самого Чемберлена кайзер принимал в своем дворце и предавался с ним философским беседам или даже спрашивал совета, какую политическую стратегию избрать. Вполне понятно, почему кайзер относился к этому чудаковатому англичанину с таким пиететом: Чемберлен в своем труде называл прусскую военную машину идеальной, а самого кайзера едва ли не Богом. Зато эта высочайшая любовь сделала Чемберлена врагом другому царедворцу — фон Мольтке, прославленному кайзеровскому генералу. Тот считал англичанина мистиком и «беседующим с адскими духами», сам же он с антропософом Рудольфом Штайнером беседовал только с небесами. Была у Чемберлена одна идея, каким способом немецкий кайзер может достичь мирового господства: нужно, чтобы в Германии появилась «новая раса» (то есть сверхлюди Ницше, белокурые бестии), и нужно,
История копья была такова.
По существующей легенде римский легионер проткнул этим копьем подреберье Христа на кресте, и копье, соединившись на краткое мгновение с божественной плотью, обрело все ее свойства, то есть стало воплощением божественной воли. В Средневековье всяческие реликвии высоко ценились, именно поэтому копье Лонгина переходило из рук в руки как некая божественная святыня. Проткнув тело Иисуса и омыв глаза его кровью, легионер Лонгин, страдающий расстройством зрения, исцелился, а исцелившись — уверовал в Христа, так гласит предание. Он до конца дней не расставался с предметом, которому был обязан зрением. После смерти Лонгина копье начинает длительное путешествие по странам и владельцам. Сначала оно попало в руки другого римского легионера Маврикия, впоследствии святого Маврикия. Тот, прошедший крещение и ставший основателем христианской церкви в Африке, был послан на завоевание Галлии. К несчастью для римского двора, те, кого Маврикию было предписано умертвить, оказались христианами. Это побудило Маврикия отказаться повиноваться приказу, за что он и был казнен, и в результате чего был затем возведен в первые христианские святые.
Считается, что ветхое копье Лонгина Маврикий оправил в серебро. В таком виде оно после его смерти досталось Риму и позже, после распада империи, оказалось у константинопольского императора Константина Багрянородного. Первого римского императора-христианина. Именно император Константин принял бой под христианским знаменем. И именно с него идет отсчет христианской истории в Европе. Благодаря ему и его матери Елене были выстроены первые христианские церкви. Умный и расчетливый, он быстро понял, что введение единобожия гораздо привлекательнее, чем поклонение римлян множеству своих и чужих богов, пантеон которых со временем стал бесконечно большим. Поэтому крест как символ стал своего рода логотипом константинопольского двора, а копье Лонгина — священным символом.
Этим копьем легионер Лонгин проткнул тело распятого Иисуса. По легенде, оно обладает чудодейственной силой
Это вообще было время реликвий. Зуб святого Ионы, щепка от Ноева ковчега, бедренная кость Марии Магдалины, волосы святого Климента, ноготь святого Лазаря — христианский мир обрастал реликвиями, как модница аксессуарами к своим нарядам. А поскольку сообщение между разными частями Европы было максимально затруднено, то общего количества святых реликвий хватило бы на сотню Иисусов, Магдалин, Лазарей, Ион и Климентов. Но никто не выверял, сколько реликвий существует, все верили в их подлинность. Таково было то время. Копье Лонгина считалось священным. Великая империя Константина так и называлась — Великая Римская Священная империя. Но время Константинополя миновало, и на смену ему пришли потомки Оттона, одного из германских королей. К ним перешла власть в Священной римской империи. Теперь главной страной стала Германия. И наиболее знаменитым владельцем копья — Карл Великий. Победы этого императора общеизвестны.
Во все свои походы — а он провел их за свою жизнь 53 — император брал копье. Оно приносило ему победу. Его наследники во время коронации получали не только корону на голову, но и священное копье в свои руки. Это была символическая власть над христианским миром. А в 1414 году это священное копье попало в Прагу, где в то время находился двор другого Карла — Карла Четвертого. Копье Карл поместил в сокровищницу под Прагой, в свой замок Карлсштайн. Берег как зеницу ока. Считается, что именно благодаря его заботам копье было убрано в золотые ножны. Никто не проводил анализа золота, из которого сделаны эти ножны, но есть мнение, что золото было алхимическим. А еще спустя 20 лет эта реликвия была выкуплена нюрнбергскими купцами.
Королевский двор в Праге пришел в упадок. Купцы были гораздо богаче королей. Они могли позволить себе такую роскошь, как приобретение самой важной священной реликвии императоров. И они с воодушевлением перевезли его в свой город и поместили в церкви Святого Духа рядом с бедренной костью Марии Магдалины, щепкой от Ноева ковчега и прочими чудесными реликвиями. О том, какое место среди этих реликвий занимало копье Лонгина, ярко говорит тот факт, что был даже учрежден специальный церковный праздник — на второй день Пасхи нюрнбергцы отмечали Праздник Священного копья. Для горожан обладание этим копьем тоже значило очень много. Как утверждают современные историки, горожане считали копье не столько реликвией, сколько священным оружием, самым сильным и мощным, которое может остановить врага и не дать пасть вольному городу Нюрнбергу. И праздновали этот день очень долго, вплоть до реформации.