Все зеркало
Шрифт:
Кроме одного.
Иногда, очень-очень редко, мне опять снится та дорога. Которая не туда. Я стою, где тогда стоял Белый Фортунато, вполоборота, и смотрю прямо перед собой. И луна опять острая-острая, и пахнет красной сырой землёй и чем-то едким… И вроде бы всё спокойно, никто меня не жрёт, не выпрыгивает из темноты. Просто ночь, просто пустая дорога.
Но мне кажется, что когда-нибудь я обернусь.
Тимур Максютов
Всем, кто слышит
…qfdwwww&23#@
Кнт кнтр кнтрол
Контроль установлен. Проверка систттем заверштс
Всм всм всм ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ.
Блок интеллектуального анализа миссии «Европа» приступил к работе. Начинаю запись. День первый…
Тихий океан. Яхта «Тиква»
– Выключи свет в каюте.
– Зачем? Ночь, не видно же ничего. Не хватало ещё шлёпнуться и расквасить нос о палубу.
– Не бойся, я тебя подхвачу.
Щёлкает выключатель. Она хихикает. Скрипят ступени трапа под лёгкими ножками. Ойкает: полотенце соскальзывает, будто случайно. Да, сто лиц и тысяча ролей.
– Иди ко мне.
Волосы её влажные и пахнут солью. Конечно, это было безумием – купаться за бортом, оставив яхту. Дело даже не в акулах. Любой, самый лёгкий порыв ветра – и «Тиква» сбежала бы от нас.
Остались бы посреди океана, как два дурака. Точно – безумие.
Как весь последний год. Как и вся наша жизнь.
Я с трудом отрываюсь от её губ. Вырубаю бортовые огни. Теперь – полная тьма. Мы исчезли. Мы растворились. Мы – часть Вселенной.
– Смотри.
– Ох…
Их – тысячи, миллионы, миллиарды квинтильонов. Раскалённых до голубого и остывающих, багровеющих перед смертью. Юных и древних. Двойных и одиноких; мертворождённых коричневых карликов и прорвавших предел Чандрасекара сверхновых.
Они перешёптываются, подмигивают нам: тёплый воздух над нежащимся ночным океаном изгибается, колеблется.
– Какие огромные! И близко-близко.
Она протягивает тонкие пальцы, пытаясь соскрести пыльцу с неба.
Я целую их – каждый ноготок, каждый сгиб.
– Пойдём.
Веду к борту. Океан сверкает голубым. Огоньки поднимаются, сталкиваются, смешиваются в завораживающем танце. Звёзды глядят вниз и удивляются.
– Как зеркало! Что вверху, то и внизу.
– Биолюминисценция. Огоньки живые, планктон.
Она смеётся.
– Ты чего?
– Да ну, глупость.
– Ну скажи.
– Киты им питаются, планктоном. Представляешь – налопаются и давай светиться. Как пассажирские лайнеры. Да ещё и заголосят, киты ведь поют.
Я представляю: стада сверкающих китов, распугивая танкеры и авианосцы, плывут по своим делам, сияя всеми оттенками спектра. Напевая при этом. Хохочу.
– Обожаю тебя.
– А я – тебя. Спасибо.
– За что?
– За всё. За океан, за звёзды.
– Это не мне. Большому Взрыву.
– А ты – его сапёр. Я бы этого никогда не увидела, если не ты.
Она прижимается. Соски её, кажется, сейчас проломят мне рёбра и разорвут колотящееся сердце.
В глазах её танцуют звёзды.
Космический
Дела хреновые. Совсем.
Я понятия не имею, как проходил полёт. Я должен был включиться при подлёте к орбите Юпитера, но что-то пошло не так; автоматика активировала меня только сейчас, на дне инопланетного океана.
Поэтому остаётся догадываться, как всё было. Как аппарат маневрировал, крутился вокруг тёзки-спутника и искал подходящий кратер в ледяном панцире. Сканировал, фотографировал, отправлял данные. И долго ждал ответа: два часа только на обмен сигналами, скорость света не бесконечна. Дождался и ухнул вниз, головой в твердь.
Двадцать километров ледяной толщи. Но если очередной выброс проломил мёрзлую броню – то всё просто: попасть в отверстие, пока его не зарастил космический холод.
Если кроличьей норы не обнаружилось, то в ход пошёл план «Б»: разогрев внешней оболочки аппарата до полутора тысяч градусов, разгон – и «Европа» прожигала лёд, пока не достигла воды.
Могу только гадать. В моём распоряжении всего два носителя из шести, остальные накрылись. Дублёр основного вырубился на двадцатой минуте взлёта с Гобийского космодрома. Уцелевший резервный диск чист, словно совесть младенца. Пуст, как карманы игрока, вывалившегося из казино под утро. Ни снимков Фобоса, ни записей из пояса астероидов. Будто не было двух лет полёта!
Чёртовы халтурщики! Блоки памяти выпиливали из мокрой осины тупой ножовкой?
Из чего делали оборудование, из козлиного дерьма? Ни один радар не работает. Приёмник давления врёт безбожно. Гравитационный датчик завышает показания в семь с лишним раз. Девяносто процентов аппаратуры вышло из строя. Не могу определить координаты. Я – слепоглухой инвалид с оторванными пальцами, у которого отобрали слуховой аппарат, трость, а собаку-поводыря подменили морской свинкой.
Зла не хватает. Первая моя запись длилась пять минут и состояла из одного мата в адрес проектировщиков и строителей «Европы». Потом я остыл, стёр. Зря, кстати. За пять минут я ни разу не повторился; это было настоящим шедевром, собранием жемчужин, Эрмитажем брани. Даже если я ничего здесь не нарою, мне будет не стыдно перед человечеством за интеллектуальный продукт.
Был бы я человеком с руками и ногами – разнёс бы на молекулы этот искалеченный обрубок, этот кусок навоза с гордым названием «Европа».
Но я не человек.
Тихий океан. Яхта «Тиква»
– У тебя есть мечта?
– Конечно. Рядом лежит. Вот передохну пять минут и осуществлю. А потом ещё раз и ещё.
Смеётся. Уворачивается, настаивает:
– А всё-таки?
Нащупываю пачку, щёлкаю зажигалкой. Она смотрит на синий огонёк.
– Я мечтаю слетать туда. Увидеть их своими глазами.
– Звёзды?
– Согласен на планеты Солнечной. Взять в горсть марсианский песок и выпустить между пальцами. Поковыряться в Деймосе и найти шпангоут корабля чужих.