Все зеркало
Шрифт:
Навожу прожектор на воду. Спускаюсь в каюту: сейчас включу поляризованный луч и поставлю музыку повеселее. Обычно мы это делаем после полуночи; приплывают дельфины и начинают беситься в сверкающей под прожектором воде. Чтобы они быстрее словили драйв, я всегда вываливаю ящик рыбы за борт. Академик Павлов – наше всё. Звук на максимум. Запись из самого модного клуба побережья, хит этого лета грохочет над замершим океаном:
Жёлтые веснушки звёзд,Капилляры– И-и-и, октопусы мои! – орёт диджей. – Воздели щупальца! Три, два, один, но…
Он не успевает досчитать. Звук зависает и растворяется над мёртвой водой, внезапно покрывшейся мерзкой рябью – как гусиной кожей.
– Что там, милый?
– Электричество вырубилось, чёрт.
Сдохло всё, и одновременно. Я поднимаюсь на мостик: радар – труп, рация молчит. Ни одного огонька на панели. Словно после ядерного взрыва, когда первым приходит электромагнитный импульс, выжигающий всю электронику.
Спускаюсь в моторное. Свет не включается, не работает переносной фонарь. Убитые аккумуляторы воняют кислым. Чертыхаясь, карабкаюсь по трапу. И слышу её крик – полный ужаса и отчаяния.
Запыхавшись, вылетаю на палубу. Она стоит у борта, вцепившись в плед, и смотрит вниз.
– Они умерли.
Океан – словно гигантская кастрюля. Мелкие волны толкутся бестолково, лопаются пузырями. Белёсыми пельменями всплывают кверху брюхом дельфины, тунцы и макрели. Колышется, переворачиваясь бессильно, дохлый осьминог; мёртвые щупальца переплетаются, словно причёска Горгоны.
И – жуткое амбре.
Я натягиваю майку на нос, бормочу:
– Не вдыхай.
Она не слышит. Ноги её подламываются; едва успеваю подхватить. Несу в каюту.
Нашатырём тру виски, ватку под нос. Чихает, открывает глаза.
– Мы умрём?
– Обязательно, а как же? Лет через сто. В один день и на одной подушке.
– Что там случилось?
– Наверное, выброс газа. Так бывает. Просто надо переждать. Я попробую завести двигатель, и уберёмся отсюда.
– Да, – кивает она, – не могу это видеть.
– К ночи всё исчезнет, обещаю тебе.
– А звёзды? Я боюсь. Вдруг и они умерли?
– Звёзды никуда не денутся, они вечные.
Слабо улыбается.
– Да. И ты к ним летишь. Вернее, твоё отражение. Ему ещё долго до Юпитера?
Я не понимаю, о чём она. Пусть говорит любую ерунду, лишь бы не о смерти.
– Кому далеко до Юпитера?
– Ну, этому кораблю. «Европе».
– Тьфу, я же не рассказал тебе. Корабль «Европа» потерпел аварию, увы. Ракета-носитель взорвалась через двадцать минут после старта с Гобийского космодрома. Остатки корабля упали в океан. Кстати, где-то недалеко, в этом районе. Может, прямо под нами.
– Как жаль, – она начинает плакать, –
– Никакой он мне не близнец. Железяка без чувств и мыслей, титановая коробка, набитая электроникой. Нет, его не будут доставать – тут глубина десять тысяч.
Я укрываю её вторым пледом, даю успокоительное.
– Поспи. Я попробую всё-таки связаться по радио.
– Не уходи!
– Не бойся, глупышка. Скоро вернусь.
Мокрым полотенцем обвязываю лицо. Плотно прикрываю дверь, чтобы зловоние не проникло в каюту.
Чёрт, странно всё это. Райское место, тихий уголок Тихого океана, изведанный вдоль и поперёк. Хотя… Мы знаем океан гораздо хуже космоса, и поверхность Марса изучили подробнее, чем морское дно собственной планеты. Там, в чёрных глубинах, куда редкий фотон добежит, может твориться всякое. Остовы погибших судов, обломки кораблей пришельцев, развалины городов атлантов. Древние чудовища, порталы в иные миры. И несчастная «Европа», так и не полетевшая в космос, а внутри – перепуганный биан, блок интеллектуального анализа, моя копия. Лежит, бедный, в кромешной тьме, а лавкрафтовские фантастические твари его обижают.
Бред. Усмехаюсь. Терпеть не могу фэнтезятину. Щелкаю тумблерами рации. Мигнул огонёк, или показалось? Беру тангенту; голос сквозь полотенце звучит глухо:
– Я «Тиква», бортовой номер четыре-пятнадцать-двадцать два, порт приписки Владивосток. Всем, кто меня слышит. Терплю бедствие. Ответьте. Всем, кто меня слышит.
Вдруг начинают бить молнии; извилистые разряды, словно кровеносные сосуды, текущие огнём, просвечивают сквозь посеревшую кожу неба.
Грохот накрывает, сотрясает всё тело; палуба пляшет, выгибаясь; остекление рубки лопается и рвёт лицо мелкой крошкой; меня швыряет навзничь.
Кровь заливает глаза; я встаю на колени, потом поднимаюсь, цепляясь за пульт.
Гигантская стена цунами до половины неба, и над ней – чудовищная зелёная тварь, настолько невозможная, что я чувствую, как кипят мозги и плавятся глаза. Под брюхом у неё болтается нечто инородное, словно колокольчик на шее динозавра. Я схожу с ума: мне кажется, что маленькое с этого расстояния белое пятно – корпус космического корабля, висящий на тросе.
Внезапно вспыхивает экран приёмника, и последнее, что я вижу – дикий, бессмысленный набор знаков.
///)»56 7 %@## rnhn сбойсбойсбой я биан миссии европа сообщение особой важности не высаживайтесь на планетоид опасно опасно опасно
Агрессивная форма чужой жизни, последствия для Земли фатальны.
ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ!
ОН ПРОСНУЛСЯ
Александр Матюхин
Читанные
Ильин подошёл к мусорному контейнеру и принялся в нем рыться.