Всеблагое электричество
Шрифт:
— Ты тоже хорош, Лео! — подался вперед Брандт. — Если бы ты только не скрытничал, если бы только сразу обо всем рассказал, ничего бы этого не случилось!
Я обмер и осторожно спросил:
— Интересно, о чем таком я тебе не рассказал?
— О том, что нанял Елизавету-Марию играть роль твоей невесты! — хлопнул ладонью по столу Альберт. — Тогда я не стал бы за ней ухаживать!
Облегчению моему не было предела. На какой-то краткий миг я заподозрил, что Елизавета-Мария открыла поэту свою истинную сущность.
—
— Я влюбляюсь без ума — да! — подтвердил поэт. — И тебе об этом прекрасно известно! Знай я о вашем уговоре, реагировал бы на все не столь остро. А так мы запутались во вранье и едва не убили друг друга. И посмотри на Елизавету-Марию — из-за нервного срыва она потеряла зрение! Все врачи твердят, что причины слепоты исключительно психические, но никто не может помочь!
Тут облегчение схлынуло, и я почувствовал раскаянье. Я знал, что друг живет с лишенным сил инфернальным созданием, но не мог набраться храбрости ему об этом рассказать. И понимал, что не наберусь никогда. От этого сделалось и вовсе тошно.
— Лео! Почему ты мне обо всем не рассказал? — потребовал объяснений Альберт.
— А зачем? — поморщился я. — Чтобы ты скормил газетчикам очередную байку? Я один раз обратился к тебе за помощью, мне хватило.
— Вот черт! — выдохнул Альберт, признавая мою правоту. — Но потом…
— А потом я заподозрил, что ты за моей спиной крутишь роман с дочерью главного инспектора.
— Комедия положений, да и только! — покачал головой Брандт. — Лео, послушай, впредь нам надо быть откровенными друг с другом. Ты промолчал — и что в итоге? Я женился на слепой актрисе! И связан с ней до конца жизни, не могу ее бросить, не могу потребовать развода. Женитьба не входила в мои планы, Лео. Это случилось по твоей вине. И ты еще обижаешься на меня?
Я почувствовал, как внутри заворочалось глухое раздражение, и сдерживать его не стал.
— Альберт, брось ломать комедию! Сколько тебя знаю, ты менял любовниц как перчатки, женитьба точно не изменила твоих привычек! Решил надавить на чувство вины? Черта с два! Да я только облегчил тебе жизнь! Теперь при расставании с надоевшими красотками ты плачешься им, что не можешь оставить свою слепую жену, и дело обходится без скандалов и перерезанных вен. И ветреные распутницы чаще обычного отвечают тебе взаимностью, поскольку больше не опасаются, что влюбчивый поэт потеряет голову и замучает своей ревностью. Я уж не говорю о сердобольных простушках, которых в твою постель теперь приводит банальное сочувствие! — Я сделал паузу, шумно вздохнул и продолжил: — Елизавета-Мария? Уверен, она обо всем знает и купается в сочувствии и обожании многочисленных кавалеров. Разве нет?
— Ты всегда был циником и мерзавцем, Лео! — заявил в ответ поэт, поднялся из-за стола и ушел. Но недалеко — в бар.
— Я же говорил!
— Лео!
— Не называй меня так! — одернул я приятеля, полюбовался на его вытянувшуюся физиономию и пояснил: — На людях я Лев Борисович Шатунов.
— Проблемы с законом?
— Старые дела. Все из-за долгов отца.
— Нужна помощь?
— Нет.
— А твоя подруга? Я не поставил тебя в неловкое положение, назвав по имени?
— Все в порядке.
Альберт поднял рюмку с коньяком и предложил:
— Мир?
Я чокнулся с ним чашечкой кофе и подтвердил:
— Мир.
Долго сердиться на поэта было попросту невозможно. Невыносимый человек.
— Но, если разобраться, за тобой должок, — заметил Альберт, поднимаясь из-за стола. — Я из-за тебя такого натерпелся! Ты мне бильярдным шаром в голову попал!
— Окстись! — одернул я приятеля. — Это было самое яркое приключение в твоей жизни!
— Туше! — признал поэт весомость моего аргумента.
Мы направились к лестнице и сразу столкнулись с Лилианой и Елизаветой-Марией.
— Дорогая! — чарующе улыбнулся поэт. — Не желаешь чего-нибудь выпить?
— Не сейчас, — отказалась Елизавета-Мария. — Дорога утомила меня.
— Тогда возьмем извозчика, — решил Альберт и пояснил мне: — Мы сняли апартаменты у озера.
— Мы подвезем вас, — вызвалась помочь Лилиана. — Нас ждет коляска.
— Просто замечательно, — улыбнулась Елизавета-Мария и ухватила поэта под руку.
Мы покинули вокзал, там Альберт Брандт отыскал носильщика со своим багажом, и я помог ему погрузить пару весьма объемных чемоданов в коляску. Когда все расселись на скамьях, рессоры ощутимо прогнулись, но нагрузку выдержали.
— На воды приехал подлечить печень? — поинтересовался я у поэта, стоило коляске тронуться с места.
— Твое чувство юмора искрометно как никогда, друг мой! — добродушно посмеялся в ответ Брандт. — Нет, здесь я по делу. Хоть моего «Бегущего во тьме» и поставили на Бродвее, но денег много не бывает, поэтому я согласился принять участие в открытии здешней груды камней, по какому-то недоразумению до сих именуемых амфитеатром.
— Вы будете поражены, увидев, как преобразилась эта «груда камней», — лукаво улыбнулась Лилиана.
— Это совершенно не важно, — отмахнулся Альберт, подставляя раскрасневшееся после коньяка лицо потокам встречного воздуха. — Помимо обычного гонорара нам оплатили проживание и дорогу, а за соответствующее вознаграждение я готов выступить даже в морге. Восторги зрителей — это замечательно, но их отсутствие — вовсе не повод отказываться от чека. Впрочем, пока мне удается сочетать одно с другим.