Всеблагое электричество
Шрифт:
Чеширский Кот. Его я тоже узнал с первого взгляда, хоть жуткий монстр и нисколько не походил на благодушное животное с иллюстраций Джона Танниеля.
— Держи, Лео!
Я принял от рисовальщика матерчатый мешочек, убрал его в карман, затем осторожно сложил портрет подозреваемого и поднялся из-за стола.
— Благодарю, Шарль.
— Забери деньги, — потребовал рисовальщик. — Я слышал шуршание банкнот.
— Тебе показалось, — не моргнув глазом соврал я, натянул реглан и подошел к входной двери. — Закрой за мной.
—
— Обязательно.
Я вышел за дверь и по темным проходам отправился на поиски лестницы. Разговор о сиятельных оставил тягостное впечатление, поэтому правую руку я держал в кармане с револьвером, но никто в мою сторону даже не посмотрел. То ли вид был столь откровенно недобрый, то ли просто на сиятельного я со своими прозрачными глазами больше нисколько не походил.
Броневик дожидался меня на прежнем месте. Я забрался в кузов и протянул листок Рамону.
— Вот наш человек.
Рамон Миро подсветил себе электрическим фонарем, неопределенно хмыкнул и попросил:
— Напомни, как его зовут?
— Шон Линч. И еще Рой Ллойд, но это точно вымышленное имя.
— Проверим, — кивнул крепыш, карандашом записывая имена на обратной стороне листа.
— Что теперь? — спросил я.
Рамон с сомнением посмотрел на меня и потер подбородок.
— Сейчас уже поздно, нужных людей на службе могу и не застать. Отвезти тебя домой?
Я покачал головой. Альберт точно еще не вернулся с репетиции, Лилиана гостит у родителей, а с суккубом мне общаться не хотелось.
— Нет, давай лучше в Императорский театр, — решил я.
— Серьезно? В театр?
— Угу. Завтра с утра позвоню, узнаю новости.
— Как скажешь, — покачал головой Рамон и велел Тито трогаться с места.
Здание Императорского театра поражало воображение приезжих своей монументальностью, мускулистыми фигурами атлантов портика и многочисленными мраморными статуями фронтона. В центре крыши возвышался купол башни с золоченым шпилем, который в ясную погоду был виден даже с отдаленных окраин.
Коренные жители столицы этих восторгов в большинстве своем не разделяли и с пренебрежением именовали театр скворечником. Никто уже не мог точно сказать, по какой именно причине прижилось это уничижительное прозвище: то ли из-за напоминающей формой птичью клетку башни, то ли из-за обитавших внутри певичек.
Попасть внутрь не составило никакого труда: под репетиции Альберту Брандту выделили полуподвальное помещение в боковом крыле, и основной своей задачей вахтер полагал выгонять артистов, костюмеров и рабочих сцены курить на улицу. Отследить посетителей суетливый дедок попросту не успевал.
Само по себе репетиционное помещение показалось мне просторным, но не слишком ухоженным. Там я задерживаться не стал, уточнил у бежавшей по коридору полуголой девицы, где искать
В кабинете Альберта оказалось едва ли теплее, чем в коридоре. Единственной его привилегией была возможность курить прямо за рабочим столом: когда я переступил через порог, под потолком так и витали густые клубы дыма.
— Лео! — удивился поэт, который размазывал по лицу белесую массу, консистенцией и внешним видом походившую на вазелин. — Я тут…
— Нет! — выставил я перед собой раскрытую ладонь. — Ничего не объясняй. Не хочу вникать в ваши богемные дела.
— Брось! — рассмеялся Альберт и продолжил растирать мазь. — Это состав для защиты от солнца. Без него я бы не пережил лето в Монтекалиде!
У поэта действительно была аллергия на прямые солнечные лучи, но я лишь недоверчиво хмыкнул.
— На улице дождь идет, Альберт.
— Не важно! — отмахнулся поэт и передвинул на край стола жестяную банку с закручивавшейся крышкой. На этикетке белокожий вампир преспокойно стоял под солнечными лучами и улыбался.
— Наука творит чудеса, — усмехнулся я, усаживаясь в кресло.
Альберт вытер излишки мази бумажной салфеткой, выкинул ее в корзину для мусора и спросил:
— Какими судьбами?
— Лилиана уехала повидать родителей.
— О! — обрадовался поэт, открывая ящик стола. — Значит, по времени мы не ограничены! — Он достал бутылку вина и принялся срезать сургуч. — Лео, что будешь пить?
— А как же репетиция?
— Уже закончилась. Но раз здоровье моей ненаглядной супруги снова в порядке, я могу позволить себе немного задержаться на работе!
— Елизавета-Мария заезжала днем?
— О да! — подтвердил Альберт. — Ее новый образ вызвал настоящий фурор! Уверен, об этом напишут в своих колонках все светские обозреватели!
— Рад за вас.
— Лео, ты не ответил — что ты будешь пить?
Я оглядел кабинет Альберта с единственным окошком под самым потолком и практически полным отсутствием мебели и спросил:
— А чай у вас можно заварить?
— Чай? — скривился Брандт. — Мы столько времени не виделись, а ты собираешься пить какой-то чай?!
— Это лечебный сбор. Надо привести нервы в порядок.
Поэт закатил глаза и покинул кабинет. Вскоре он вернулся и выставил на стол заварочник и чайник с кипятком.
— Забрал у швейцара? — догадался я.
— У ночного сторожа, — поправил меня Альберт и развел руками. — Ну и чего ты ждешь? Наливай!
Поэт откупорил вино, я принялся заваривать чай. Потом мы чокнулись стаканами и повели неспешный разговор обо всем сразу и ни о чем конкретно. Чайный сбор слепого рисовальщика подействовал на меня успокаивающе. Все проблемы стали казаться далекими и несерьезными, но сна при этом не было ни в одном глазу.