Всеблагое электричество
Шрифт:
Условившись встретиться с бывшим напарником у моста Эйлера через два часа, я покинул аптеку и бросил пакетики аспирина на столик, за которым сидел Томас Смит. Лихорадочный румянец его осунувшегося лица не нравился мне категорически.
— Выпей! — потребовал я.
Сыщик задумчиво расправил щеточки черных усов, но спорить не стал, надорвал один из бумажных пакетов и высыпал его содержимое себе в рот. Потом допил пиво и улыбнулся.
— Доволен?
— Вполне, — кивнул я, хоть улыбка Смита и показалась больше похожей на оскал. — Через два часа мы
— Примерно, — не слишком уверенно ответил Томас и посмотрел в небо, по которому быстро плыли обрывки серых облаков. — Как раз стемнеет, это хорошо…
Я не стал спрашивать, чем именно это хорошо, и вслед за сыщиком отправился к каретному сараю, где нас дожидался «Форд-Т». К моему величайшему облегчению, Томас подвыпившим нисколько не казался, шагал прямо и не шатался.
Излишней словоохотливостью он также не отличался и раскочегаривал паровой двигатель молча, напряженно размышляя о чем-то своем. Я его раздумьям решил не мешать. В итоге за всю дорогу мы не перебросились и парой слов; все больше смотрели по сторонам. К вечеру полицейских на улицах заметно прибавилось, но движение транспорта они не ограничивали, и нам без особого труда удалось прикатить на место встречи за час до назначенного времени.
В сквере у набережной Ярдена оказалось непривычно многолюдно: собиравшаяся в компании по пять — десять человек почтенная публика живо обсуждала последние известия; за порядком присматривали два конных констебля.
Загнав «Форд-Т» в переулок, из которого просматривался выезд на мост, Томас поднял убранный в ноги карабин и подсоединил к нему новый магазин.
— Твой контакт — человек надежный? — спросил он, проверяя заряд электрической банки.
— Более чем, — ответил я и приготовил к бою второй метатель Гаусса.
Сыщик кивнул, с болезненной гримасой прикоснулся к повязке на шее и ничего не сказал.
В тишину вечернего города вплетались привычные звуки: хлопки пороховых двигателей, стук подков по мостовой, протяжные гудки паровых катеров да крики уличных продавцов, но очень скоро молчание стало тяготить меня, и я спросил:
— Как ты догадался, что жертвы — сиятельные? Выколотые глаза — это вовсе не очевидно.
Томас достал карманные часы, взглянул на циферблат и убрал их обратно.
— Шесть пальцев, — произнес он наконец. — У одной из жертв на руке было шесть пальцев.
— И что с того? — ничего не понял я из этого объяснения.
— Сила падших изменяет тела. У сиятельных дети с физическими отклонениями рождаются куда чаще, нежели у простых людей.
— Первый раз слышу.
— Просто здесь, в Новом Вавилоне, кровь сиятельных сильна. Она калечит лишь сознание, но не тело, — невесело усмехнулся сыщик. — В Новом Свете сиятельных было много меньше изначально, кровь давно ослабла, начали рождаться уроды.
— Я не знал.
— В любом случае насчет первых двух жертв у меня уверенности не было. Но когда выяснилось, что третья убитая работала в цирке шапито…
— В газетах писали — все жертвы были проститутками.
—
— Полезный талант.
— Полезный, — отстраненно кивнул Смит. — Ее запирали в стеклянном кубе и заливали воду. Она захлебывалась. Потом воду сливали, ее откачивали и возвращали к жизни. И так — выступление за выступлением. Дрянь, а не жизнь.
— Но лучше так, чем лишиться сердца, — решил я, машинально потирая грудь с левой стороны. — Намного лучше.
— Никто и не спорит, — поморщился Томас, которого этот разговор привел в откровенно дурное расположение духа.
К счастью, в этот момент к мосту подъехал знакомый броневик. Я выбрался из самоходной коляски и, на ходу отсчитывая деньги, перебежал через дорогу. Рамон Миро принял у меня четыреста франков, распахнул боковую дверцу и вытащил из кузова неокрашенный деревянный ящик.
— Как договаривались, дюжина зажигательных зарядов и столько же осколочных гранат, — сообщил он.
— Профессор Берлигер не объявлялся? — спросил я, принимая короб.
— Как в воду канул.
— Найди его, — попросил я и вернулся к «Форду-Т».
Заинтересованный непонятной суетой постовой направился в нашу сторону, но, прежде чем он успел приблизиться, броневик уехал в одну сторону, а мы укатили в другую. Свистеть вдогонку констебль не стал.
По дороге к Риверфорту Томас Смит завернул на телеграф.
— Лев, я не герой-одиночка, — пояснил он, перехватив мой озадаченный взгляд. — Я работаю на Пинкертона. Агентство должно знать, что происходит.
— Я разве против? — развел я руками, а когда сыщик сбегал отправить телеграмму и вернулся, спросил: — И как ты собираешься отыскать этого… Ицтли?
— По кровавым отметинам.
— А полиция?
— Ничего у них не получится, — уверенно ответил Томас. — Они и понятия не имеют, с чем столкнулись.
— А ты? Ты имеешь? Откуда?
Смит усмехнулся.
— В пятнадцать я убежал из дома и записался в армию. Два года прослужил в пехотном полку, еще четыре — в армейской разведке. Всякого насмотрелся.
Облик худощавого франта с ухоженными руками, аккуратными усиками и модной прической со службой в армейской разведке нисколько не вязался, но внешность зачастую обманчива, ставить под сомнение слова сыщика я не стал. Как не стал интересоваться причинами, побудившими его сбежать из дома; у всех свои скелеты в шкафу.
До Императорского монетного двора мы добрались уже в густых сумерках. Полицейские полностью перекрыли набережную и несколько соседних улиц, поэтому на близлежащих дорогах было не протолкнуться от самоходных экипажей, конных колясок и грузовых повозок. Выставленные на перекрестках регулировщики справиться с транспортным коллапсом не могли, лишь впустую надрывали глотки да грозили дубинками особо непонятливым извозчикам.