Всеблагое электричество
Шрифт:
Я на миг задумался, потом вспомнил о кабинете графа Гетти на втором этаже и попросил:
— Следуйте за мной.
Кабинет супруга Софи встретил нас полумраком. Сюда редко кто заглядывал, и окна закрывали плотные шторы. Их я первым делом и отдернул, запустив в просторную комнату лучи заходящего солнца. Пыль здесь протирали каждую неделю, поэтому никакой дополнительной уборки не понадобилось.
— Проходите! — пригласил я внутрь инспектора. — С кем хотите поговорить?
Моран переступил через порог и внимательно оглядел обстановку. Рабочий стол с висевшим на стене за ним пейзажем сыщик по какой-то
— Морис Тома, знаете такого? — спросил Моран.
— Нет, мсье, — ответил я, но сразу прищелкнул пальцами, будто поймал нужное воспоминание. — Буфетчик?
— Он самый. Приведите его. И передайте пепельницу.
Получив хрустальную пепельницу, сыщик достал пачку «Честерфилда» и закурил, а я отправился за буфетчиком. Тот командовал официантами и следил за правильной сервировкой столов, но, памятуя о распоряжении хозяйки, отказаться от общения с нашим гостем не посмел. Только пробурчал под нос какое-то ругательство и на миг задержался у зеркала. Разгладил выглядывавший из-под фрака черный жилет и слегка сдвинул в сторону черную же бабочку. Думаю, поправил бы и прикрывавший лысину парик, но при мне делать это постеснялся.
Я привел буфетчика в кабинет графа, и Морис замялся на пороге, не решаясь ступить внутрь.
— Присаживайтесь, любезный! — указал тогда инспектор на кресло напротив. — Жан-Пьер, не уходите. Хочу, чтобы вы присутствовали при беседе. Я ведь здесь неофициально…
При этих словах буфетчик встрепенулся и напомнил:
— Я все рассказал в Ньютон-Маркте! Под протокол!
— Знаю, я читал, — спокойно подтвердил Моран и требовательно взглянул на меня. — Жан-Пьер?
С обреченным вздохом я прикрыл дверь и уселся за рабочий стол графа. Упоминание сыщиком неофициального статуса беседы убедительным мне нисколько не показалось. Третий департамент обычно не обременял себя формальностями, если вдруг решал сунуть нос в чужие дела.
Бастиан Моран затушил сигарету о дно пепельницы и спросил:
— Морис, когда вы вчера уходили, кто оставался в клубе?
— Госпожа Робер, ночной сторож и художник, Пьетро Моретти, — ответил буфетчик без малейшей заминки. — Вчера был выходной, клуб не работал. Я готовился к сегодняшнему приему.
— А танцовщицы, музыканты, хореограф? Никто из них не мог задержаться?
— Репетиция закончилась раньше. Перед уходом я обошел все помещения и погасил светильники, на глаза никто не попался.
— Вы затушили все светильники?
— Несколько осталось гореть в зале, где работал Пьетро. Он обещал погасить их сам.
— Но не погасил?
— Нет.
Я не понимал, к чему клонит инспектор, а тот, казалось, и сам этого не знал и задавал вопросы исключительно наобум. Какое-то время Моран молча постукивал кончиками пальцев по подлокотнику, а Морис как завороженный следил за искоркой вставленного в перстень бриллианта. Но потом буфетчик скинул оцепенение и забеспокоился.
— Сегодня очень важный день, мне нужно работать!
— Не беспокойтесь, надолго вас не задержу, — уверил его сыщик
— Так я же говорю, — всплеснул руками Морис Тома, — я не погасил их, потому что Пьетро еще оставался работать!
— Но их не погасил и художник. А он бы непременно сделал это, если бы собрался уходить. Так?
— Не понимаю, почему это так важно, — признался сбитый с толку буфетчик.
— Просто интересно, — мягко улыбнулся Бастиан Моран. — Скажите, когда вы покидали клуб, не заметили на улице никого подозрительного?
— Нет.
— Никто не стоял у входа?
— Я никого не видел.
— Хорошо, можете идти.
Я выпустил буфетчика из кабинета, прикрыл за ним дверь и спросил:
— Кого звать теперь?
— Пожалуй, никого, — решил вдруг Моран. — Но у меня есть несколько вопросов к вам.
— Задавайте, — разрешил я со спокойным сердцем, поскольку скрывать Жану-Пьеру от полицейских было нечего.
И все же сыщик сумел удивить: он начал с того, что потребовал мой паспорт. Изучил его, уделяя особое внимание отметкам о пересечении границы, и как бы невзначай поинтересовался жизнью в колониальной Африке, а попутно что-то записал в блокнот. Затем Моран пожелал выяснить, чем я занимался два месяца, прошедшие с моего прибытия в Новый Вавилон.
— Пил, гулял, искал работу, — пожал я плечами, разваливаясь в кресле.
— Почему же не обратились к кузине?
Я рассмеялся.
— Мсье! У кузины своих забот полон рот. Она в долгах как в шелках, выручки едва хватает, чтобы платить по закладным. Так что еще неизвестно, кто кому оказывает услугу: Софи мне, принимая на работу, или я ей, соглашаясь помочь.
Инспектор выгнул бровь.
— Но клуб, кажется, процветает?
— Дело в старых долгах.
— В старых долгах?
— В очень старых долгах.
— Это как-то связано с ее пропавшим супругом? — предположил инспектор.
Я почувствовал, что ступил на очень тонкий лед, и осторожно кивнул.
— Да, граф был заядлым игроком. Слишком азартным и не очень удачливым.
Моран покачал головой и вдруг спросил:
— Вы встречались с ним?
Студеный октябрьский ветер, плеск темной речной воды…
Я беспечно улыбнулся и спокойно ответил:
— Перекинулся как-то парой слов. Уже даже не помню когда.
— Что вам известно о его исчезновении?
— Только то, что писали в газетах. В то время я был на континенте.
Граф Гетти бесследно исчез два года назад, в самом конце октября. После одной из шумных вечеринок он вдруг перестал появляться на людях, а несколько дней спустя вышел на яхте в море, и… больше его никто никогда не видел.
— Есть предположения, что с ним могло стрястись? — полюбопытствовал инспектор.
— Ни малейших, — ответил я и принялся выдвигать ящики письменного стола. В одном из них обнаружился выкидной стилет с накладками из леопардового дерева. Посередине рукояти была сделана серебряная вставка с гербом рода Гетти — мечи и щуки, разделенные восходящей диагональю, а на больстере сплелись в затейливый вензель буквы «М» и «Г».