Всеблагое электричество

Корнев Павел Николаевич

— Выйди!

— Разумеется, кузина.

Я покинул костюмерную комнату, прислонился плечом к стене, раскрыл блокнот и задумчиво прикусил кончик карандаша. Сразу обругал себя за эту привычку и начал зарисовывать налетчиков, которых успел рассмотреть на заднем дворе. Никаких особых подробностей припомнить не получилось, поэтому с почеркушками закончил очень быстро. Софи к этому времени еще не вышла. Судя по всему, с выбором наряда возникли определенные затруднения. Чего и следовало ожидать.

Я покачал головой, вернулся к рисованию и начал короткими быстрыми

штришками набрасывать на новом листе три женские фигуры: Софи, Ольги и Жанны.

Кузина выглядела наиболее фигуристой и высокой. Рыжая танцовщица почти не уступала ей ростом, но при этом была самой худощавой из всех. А вот телосложение русской примы оказалось максимально близким к идеалу античной красоты.

Я уже заканчивал накладывать штриховкой тени, когда распахнулась дверь и в коридор вышла Софи. Модное платье она сменила на легкий жакет, белую блузу и длинную шерстяную юбку, из-под которой выглядывали практичные и удобные туфли. Довершали наряд соломенная шляпка, небольшая сумочка и неброские бусы.

— Ну как? — спросила кузина, уперев руки в бока.

— Учительница? — предположил я, убирая блокнот во внутренний карман. — Или компаньонка? Нет, секретарша! Я угадал?

Софи негромко рассмеялась.

— Идем быстрее, пока меня никто не увидел в таком виде.

Мы дошли до черного хода, спустились с крыльца и зашагали напрямик через соседний двор. Я сунул руку в карман к пистолету, но — обошлось.

На набережной канала к нам тут же подкатила коляска; я усадил спутницу на заднюю лавку и сам забрался следом под брезентовый верх. Лука и Гаспар расположились на козлах впереди.

— Поехали! — скомандовал я. — Быстрее!

Лука взмахнул вожжами, и коляска покатила по дороге. На первом же перекрестке я велел повернуть налево и оглянулся, но тревога оказалась напрасной: тащившаяся за нами самоходная коляска на пересечении улиц проехала прямо.

— Куда теперь? — пробасил Лука.

— На перекресток Михельсона и Менделеева, — сообщила Софи. — Знаешь, где это?

Громила покрутил из стороны в сторону мощной шеей, затем кивнул.

— Да, найду.

Коляска поехала вдоль рельсов, и я негромко спросил:

— Нам в Иудейский квартал?

— Не совсем, — уклончиво ответила Софи.

Громыхая на стыках железными колесами, нас нагнал паровик, лошади испуганно шарахнулись в сторону, но Лука сумел удержать их от столкновения с многотонной самоходной повозкой. Порыв ветра принес шлейф едкого дыма; Гаспар закашлялся и достал портсигар, словно это могло ему хоть как-то помочь.

Весь проспект Менделеева, насколько хватало взгляда, оказался запружен телегами и паровыми экипажами. На перекрестках и у съездов к мостам через Ярден то и дело возникали заторы. Регулировщики яростно дули в свистки и размахивали дубинками; где-то на тротуар выволокли повозку с отвалившимся колесом, где-то оттолкнули в сторону заглохшую паровую коляску. Жизнь била ключом.

Солнце продолжало жарить изо всех своих солнечных сил; укрыться от него посреди широкой дороги было попросту негде. По щекам Луки катились крупные капли

пота, но он стоически сносил неудобство, а вот Гаспар весь извертелся на месте, обмахиваясь кепкой. Под брезентовым верхом было не слишком жарко, но, когда коляска наконец доползла до поворота на Михельсона, я не удержался от вздоха облегчения.

— Пойдешь вместе со мной, — предупредила Софи.

— Разумеется! Что за банк?

— Отделение Ссудно-сберегательной конторы Фойла и Морса.

— Английские иудеи?

— Или хотят, чтобы все так думали.

Но только коляска выбралась из плотного потока транспорта и повернула на улицу Михельсона, Лука немедленно натянул вожжи, останавливая лошадей. Дорога оказалась перегорожена живой цепью констеблей и целой толпой зевак, среди которых преобладали местные иудеи в традиционных черных одеяниях. На полицейских ротозеи напирать не решались: те стояли в полной боевой выкладке и вид имели откровенно недобрый. Из-за соседнего дома выплыл небольшой дирижабль, пошел на снижение, завис над крышами. Пулеметные гнезда гондолы были открыты, наружу торчали ствольные блоки гатлингов.

Очередная облава?

Но нет — тут и там сверкали ослепительные магниевые вспышки, отчаянно строчили заметки в блокнотах стоявшие поодаль газетчики, стелился над улицей едкий черный дым, совсем непохожий на тот, что вырывается из труб паровиков.

За оцеплением что-то горело. Ссудная контора?

Вот черт!

К нам подбежал молоденький констебль в дурно подогнанной и еще толком не обмятой форме и истошно завопил:

— Проезд закрыт!

Лука хмуро глянул на постового сверху вниз и оглянулся назад в ожидании распоряжений.

— Отъезжайте! — с надрывом крикнул молодой полицейский и схватил висевший на груди служебный свисток.

— Больше уважения, моншер! — усмехнулся я, хоть сейчас и было не до шуток, и объявил: — Лука, разворачивайся!

— Скажи, что это горит не банк! — прошептала Софи; она вцепилась мне в плечо с такой силой, что побелели пальцы.

— Сейчас все узнаю.

Я выпрыгнул из коляски на асфальт и быстро огляделся. Пробиться через толпу зевак к оцеплению не представлялось возможным, да и обзор оттуда оставлял желать лучшего. В идеале стоило забраться на крышу соседнего дома, но там уже маячила фигура вооруженного винтовкой констебля.

Не пожар, нет. По крайней мере — не только пожар. Слишком уж всполошились стражи порядка. И опять же — где тогда огнеборцы?

При этом дымом тянуло все сильнее, из-за оцепления доносились резкие отзвуки неразборчивых в уличном шуме команд. Туда никак не прорваться. Или… все же есть шанс?

К дому, выходившему на ссудную контору фасадом, примыкал высокий каменный забор, на него непонятным образом умудрился забраться совсем молодой паренек в неброском сером костюме, поношенных ботинках и котелке. Он что-то увлеченно писал в толстой тетради, солнечные блики сверкали на стеклах пенсне. Ловкач пробрался за оцепление, но стянуть его с забора полицейские могли лишь с помощью лестницы, а у них сейчас были дела поважнее.