Всегда говори «Всегда» – 4

Устинова Татьяна Витальевна

– Да какие же они чужие? Они твои!

Ольга не нашлась, что возразить. Тем более что в ванной закричал Костик:

– Я кран не могу закрыть!

– Так кисточки мыть надо! Они же засохнут! – подключилась к воспитательной беседе Надя.

– Я сейчас отмою! – Машка схватила кисти. – Мам, прости, я больше так не буду…

– Ладно… – Ольга забрала у нее кисти. – Я сама отмою. Покажешь, что нарисовала.

Маша улыбнулась, но тут же смутилась:

– А вы смеяться не будете?

– Не будем! – хором заверили

ее Ольга с Надей.

– Вот!

Маша достала из папки лист ватмана и протянула им. Зеленой краской, размашистыми мазками на нем был нарисован не то танк, не то увядший букет…

Ольга покрутила ватман в руках, пытаясь определить, с какой стороны лучше рассматривать рисунок.

Надя, хмыкнув, забрала у нее лист и тоже стала крутить.

– Ну, как? Похож? – поинтересовалась Маша.

– Ну… в общем… – неуверенно глядя на Надю, начала Ольга.

– На кого похож-то? Кто это?! – не утруждая себя дипломатией, в лоб спросила Надежда.

– Как – кто? Это папа!

Переглянувшись, Ольга с Надей захохотали. И даже когда Машка обиженно поджала губы, не смогли остановиться.

Ольга взяла портрет и пошла к Барышеву.

– Сереж…

– Оль… я надел другой галстук. А тот, наверное, правда в Новосибирске остался.

– Сереж, это ты! – Она протянула ему Машин рисунок.

– Почему я? – Сергей тоже начал вертеть лист в руках, пытаясь понять, с какой стороны смотреть.

– Так Маша говорит.

– Да? А что… по-моему, ничего. Симпатичный. – Он обнял ее, поцеловал в шею.

– Ты ботинок нашел?

– А? Нет… Да черт с ним, в других поеду.

– Сереж, как думаешь, какие шторы на кухне повесить – розовые или голубые? – Смеясь, она уворачивалась от его поцелуев, но он все равно успевал поймать губами ее лицо, руки, шею…

– Какие шторы, Оль… А! Шторы! Лучше желтые… Желтые-желтые, я где-то видел – так красиво! Даже в пасмурный день будто солнце светит.

И как же она не догадалась сама!

Сергей бережно уложил Машкин рисунок в кейс.

– С собой возьму, – пояснил он. – В «Стройкоме» повешу. Портрет генерального.

Поцеловал Ольгу на прощание и ушел.

Желтые-желтые шторы…

Чтобы солнце светило даже в пасмурный день.

* * *

А вечером они напекли пирогов.

С капустой. С картошкой. С грибами. И печенью…

Вернее, пекла Надя, а Ольга лишь помогала.

– О какие! – восхитилась Надежда, доставая из духовки противень с ровными рядами золотистых, пышущих жаром пирожков. – Мастерство не пропьешь!

Она поймала на себе тревожный взгляд Ольги и усмехнулась:

– Ну, чего ты смотришь? Вот такая у меня спасительная самоирония…

Поставив противень на стол, Надя начала перекладывать пирожки в блюдо.

– Надюш…

Ольга попыталась помочь ей, но обожглась и отдернула руку.

А может, не пирожки ее обожгли,

а неприятная тема, от которой у подруги опять стало жестким, чужим лицо…

– Оль, не мучайся, – Надя ловко поддевала пирожки деревянной лопаткой, подхватывала двумя пальцами и быстро, не успевая обжечься, один за другим складывала их горкой. – Я хочу жить! Хочу воспитывать Дим Димыча! И я больше не буду пить!

Последний пирог увенчал горку, рискуя упасть, но – удержался, словно подтверждая серьезность ее намерений.

– Ты это так легко говоришь…

Ольга вспомнила беззубую бомжиху в грязной палате, одинокую тапочку на примятой клумбе и опять ощутила страх за Надьку – а вдруг разбилась бы, вдруг отравили бы…

– Я действительно боюсь за тебя, Надя.

– Я знаю. – Надежда села перед ней на корточки, положила голову на колени и прошептала, вороша свои рыжие кудри: – Я это всегда знала, даже когда ругалась и выгоняла тебя! Оль, прости меня.

– Пироги! – завопил прибежавший Костик и схватил тот – самый верхний и неустойчивый, который был символом честности Надькиных слов.

– Осторожно, горячие! – подскочила Ольга и накидала на тарелку еще несколько пирожков. – Вот, отнеси Диме и Маше.

– Пироги! – Костик умчался с тарелкой, на ходу откусывая кусок.

Надя так и не сдвинулась с места.

– Надь, ты с ума сошла! – Ольга за плечи подняла ее и усадила на стул. – Ну, при чем тут прости?! Ты просто будь собой, Надя! Собой, настоящей. Обещаешь? – Она легонько потрясла ее за плечи и улыбнулась.

– Обещаю! – тряхнув рыжей гривой, Надя вскинула руку в пионерском салюте. – Клянусь быть настоящей!

Они рассмеялись, обнялись и съели по пирожку, скрепив клятву.

– У меня с капустой, – жуя, заявила Ольга.

– И у меня. Значит, не вру…

Она надела алое платье.

Сделала высокую прическу. На пальце – кольцо с бриллиантом и гравировкой по кругу «люблю», в ушах серьги от «Булгари». Интересно, он заметит, что она сногсшибательна?

Поймет, что старалась для него?

Если и не поймет, то желтые шторы на кухне подскажут.

Но Сергей заметил и понял, едва переступил порог.

Он замер, восторженно глядя на Ольгу, потом обнял и прошептал, уткнувшись ей в волосы и вдыхая знакомый аромат духов:

– Какая ты… у меня слов нет…

– Я соскучилась, – обняла его Ольга.

– Я тоже…

Целоваться нельзя – коралловая помада мешает. И жалко нарушать целостность этого образа, созданного специально для него – Сергей это понял.

Да и Надька вдруг появилась в прихожей во всей красе – в новой голубой юбке с оборкой в пол и белой блузке с принтом Микки-Мауса. Все это она выбрала сама вчера в магазине, и Ольга только порадовалась той прежней Надьке, которую не пугали яркие краски и необычные принты.