Всегда говори «всегда»
Шрифт:
Ольга перевернулась на бок, приподнялась на локте, потянулась за бутылкой «Перье», чудом уцелевшей в этом погроме. По спальне разбросаны были подушки, скомканная простыня валялась на полу рядом с перевернутым креслом. И когда они умудрились кресло перевернуть?..
Грозовский со стоном сел на разгромленной постели, потянулся за водой:
– Ну, ты даешь… А я-то думал, в провинции скромные нравы…
Ольга потерлась головой о его голый живот:
– Я даже представить себе не могла, когда впервые к тебе на работу пришла…
– Сомневалась
– Ничуть я не сомневалась в твоих способностях! Я в своих сомневалась. И вообще… Во всем…
– Перестала?
Она улыбнулась, как сытая кошка, забрала воду, поставила по кровать:
– Пока не знаю…
– Не знаешь?!
– Нет…
– Ну давай попробуем разобраться…
Потом они лежали на кровати, будто выброшенные на берег жертвы кораблекрушения. Сил не было ни говорить, ни шевелиться. Зато Ольга совершенно перестала сомневаться в своих способностях. И во всем остальном – тоже.
В офис они приехали к обеду. Ольга бы и вовсе никуда не поехала, но позвонил адвокат, Илларион Израилевич. Он собрал миллион необходимых бумаг, но для того, чтобы начать дело, требовалось собрать еще десять миллионов справок, характеристик, квитанций, и прочего, и прочего… Пришлось Ольге выбираться из койки и ехать сначала в банк, потому что Иллариону Израилевичу требовалась выписка с ее лицевого счета, а потом в контору…
В тот же вечер Грозовский предложил Ольге переехать к нему, на сорок первый этаж.
…Она работала в два раза больше обычного, занималась любовью до полного изнеможения, помолодела на десять лет и думала, что навсегда избавилась от прошлого. А потом появился Стас. И оказалось, что никуда ее прошлое не делось.
Было начало ноября. С утра пошел мокрый снег, и дороги тут же развезло в кашу. Машина – новенькая, всего месяц назад купленная – была вся в грязи, и Ольга, подъезжая к дому, думала, что с утра надо будет заскочить на мойку.
Она загнала машину на подземную стоянку и пошла к подъезду. Рядом с будкой охраны топтался какой-то мужик, дымил сигаретой. Завидев Ольгу, мужик отшвырнул в сторону окурок, шагнул навстречу:
– Привет! Ты че? Не узнала?
Она узнала, конечно. Она бы его где угодно узнала.
Ольга проявила пленки и теперь собиралась печатать фотографии. В свете красного фонаря реактивы в ванночках похожи были на кровь. Ольга покрутила увеличитель, навела резкость… На негативах угадывались лица детей… Вот Мишка, а это – Машка, кажется, на утреннике… Одну за другой Ольга опускала фотографии в ванночку с закрепителем. На бумаге медленно проступало изображение… Стас. Стас. Снова Стас… Ни Мишки, ни Машки, ни утренника – один только Стас, на всех фотографиях. Откуда он тут? Почему?
Ольга рывком села на кровати, закрыв лицо руками. Рядом заворочался Грозовский, приподнялся на локте:
– Ты что? Опять? Хочешь, чаю принесу?
– Нет.
– Тогда
Ольга помотала головой. Не хотела она никакой валерьянки.
– Тогда водки? – не унимался Дмитрий.
– Нет.
– А пистолет?
Ольга покосилась на него. С ума сошел, что ли?
– Зачем?
– Ну как? Застрелиться и не жить.
Ольга прижалась к нему, поцеловала в висок:
– Дим, ты бы спал, а?
– Ну разумеется. Я буду спать, а ты страдать. Прелестно.
Грозовский еще немного полежал, потом натянул халат и потащился на кухню. Потянуло сигаретным дымом, зашумела вода. Пришла Ольга, уселась за стол, скрестив под креслом босые ноги. Смотрела, как Грозовский докуривает, как наливает сок в высокий стакан.
– Тебе налить?
Кивнула, взяла стакан, а у самой руки дрожат.
Грозовский широко, во всю пасть, зевнул. Он ненавидел рано вставать. А еще ненавидел проблемы. И всегда старался их по возможности быстро и безболезненно решать.
– Твой упырь приедет к двум часам, а сейчас полседьмого. – Грозовский налил еще соку, залпом выпил. – Тебе, матушка, надо себя в руках держать. Нельзя так распускаться.
Ольга смотрела снизу вверх, виновато, как нашкодившая собака:
– Я стараюсь, Димка.
Но он все не унимался.
– Оно и видно, как ты стараешься. Легли в четыре, между прочим. И в полседьмого – подъем. А я потом на совещании засну.
Ольга сидела совершенно пришибленная, плечи вздрагивали. Грозовскому стало стыдно – чего он, в самом деле? Тоже, новость небывалая – три часа спать. По молодости лет он, бывало, сутками не ложился, и ничего… Он потрепал Ольгу по спине, поцеловал в макушку, вышел из кухни.
Хлопнула дверь гардеробной, нарисовался на пороге Грозовский в спортивном костюме:
– Я бегать пошел.
Ольга кивнула. Она сосредоточенно смотрела перед собой. Интересно, она вообще его слышит?
– Вернусь послезавтра.
Снова кивает. То есть не слышит.
– Еще я женюсь и переезжаю в Алма-Ату.
Ольга опять покивала. Где она сейчас?
Грозовский подошел, обнял.
– Да ничего же не случилось, мартышка!
Она подняла глаза:
– Дим, я не понимаю. Зачем его принесло?! Я не могу!.. Лучше б мы вчера поговорили!..
Грозовский очень старался говорить спокойно, не выходить из себя и не показывать, насколько ему поперек горла все эти бывшие мужья, дети и прочее.
– Он же тебе сказал, что все в порядке с твоими детьми! Все живы-здоровы!
Ольга дернулась, голос стал резким:
– Ты не понимаешь! Он может лишить меня родительских прав! Запретить видеться! Он…
– Стоп! – Грозовский заговорил медленно, очень спокойно и очень серьезно, гдядя ей в глаза: – Ты сильная, храбрая, ты умница. Ты победительница. Он ничего и никогда не сможет тебе сделать. Ничего плохого.