Всегда в строю (Записки израильского офицера)

Кохен Иерухам

Утром 14 мая как обычно мы произвели разведку с воздуха вдоль границы, направились к югу, к устью Иордана, отважившись, как мы это иногда делали, пересечь границу, и проследили за концентрацией сил противника в лесу к северу от долины Хулы. На обратном пути над Мардж-Аюном, мы четко различили длинную движущуюся колонну, край которой уходил в горы, на север. Мы стали подсчитывать единицы транспорта, но вскоре поняли, что это бессмысленно. Оценив, насколько это возможно, мощь колонны, мы вернулись на базу, и я поспешил доложить штабу о результатах разведки. Изучив ситуацию, штаб решил, что враг, по-видимому, намерен прорваться в долину Хулы, используя дополнительные силы, помимо тех, которые были дислоцированы в районе Малкии. Штаб пришел к такому выводу, хотя казалось странным, что противник решил вести наступление именно долине Хулы, где сосредоточена цепь поселений. Командиру 3-го

батальона был дан приказ вывести силы из района Цфата и немедленно разместить батальон в районе Рош-Пинны. На позициях в Цфате были дислоцированы полевые роты и местные охранные части.

Мне было поручено вести наблюдение за движением вражеской колонны. Я снова полетел по направлению к Мардж-Аюну. Мы прибыли, когда противник после короткой передышки возобновил марш. Выяснилось, что головная часть колонны повернула от Кунейтры в Ал-Хама. Я сообщил об этом Игалу и он немедленно связался по телефону с командованием в Иорданской долине. Он предупредил Моше Монтага, командира бригады Голани, об угрозе нападения со стороны Ал-Хама на Иорданскую долину и Тверию.

Тогда же в штаб была доставлена телеграмма, в которой сообщалось о провозглашении Государства Израиль. Игал сказал: «Смелое политическое и историческое решение. Здесь на поле боя, на фронтах мы превратим провозглашение государства в непреложный факт».

Назавтра с рассветом силы 1-го батальона атаковали деревню Малкия и находившийся рядом с ней военный лагерь. Он перешел в наши руки после короткого боя. Другая рота батальона заняла арабскую деревню Кадес (Кадеш-Нафтали), находившуюся между Малкией и полицейским постом Неби-Юша. Не успели наши силы укрепиться в деревне Малкия и в военном лагере вблизи от нее, как вражеская пехота под прикрытием артиллерийского и танкового огня перешла в наступление. Преимущество с точки зрения живой силы и военного оснащения было на стороне врага. Кроме того в распоряжении противника находились наикратчайшие пути для снабжения. В довершение всего наше оружие прикрытия — минометы и пулеметы — почти полностью вышло из строя из-за острой нехватки боеприпасов и запасных частей. Это объяснялось не только отсутствием подходящих путей для снабжения, но, главным образом, тем, что у нас вообще не осталось боеприпасов и запасных частей. В то же утро в штаб стали поступать донесения и о крайне тяжелом положении, в котором оказался батальон. Противник вел ожесточенный обстрел, и на нашей стороне были значительные потери. Эвакуировать раненых почти не удавалось. Когда иссякла надежда удержаться в Малкии и военном лагере, командиру роты было разрешено отступить к югу, к командным высотам, возвышавшимся над маршрутом, по которому продвигались силы противника.

Чтобы подбодрить наших бойцов, Игал Аллон сделал единственное, что было в его силах. Он попросил командира батальона Дана Ланера сообщить им о провозглашении государства.

Мы ощущали острую нехватку боеприпасов и оружия, необходимых для прикрытия нашего отступления. Игал составил телеграмму генеральному штабу. В телеграмме, состоявшей из 300 слов, он описал всю тяжесть положения и настаивал на немедленной доставке оружия и боеприпасов. Офицер связи, увидев такую длинную телеграмму, сказал, что из-за загруженности службы и необходимости кодирования она попадет в генеральный штаб не раньше, чем к утру 17 мая. Тогда Игал решил послать в Тель-Авив меня и вместо длинной телеграммы набросал короткую записку Игаэлю Ядину и Иосефу Рохелу (Авидару). Он просил принять меня в тот же день.

В 4 часа дня я выехал из Рош-Пинны в открытой машине Игала и окольными путями добрался до Тель-Авива. Пока я ехал до Тверии, мне казалось, что все кругом тихо и спокойно. В Тверии стояла неподвижная, тягостная тишина. Около фермы Киннерет я увидал вооруженных поселенцев. По выражению их лиц я понял, каково положение. С дороги, ведущей в Явнеэль, около Пории я взглянул на Иорданскую долину и мне стало страшно: в долине, где обычно царило спокойствие и умиротворение, рвались снаряды, повсюду вырывался огонь, стояли столбы дыма. Я остановился как вкопанный. Наконец я пришел в себя и поехал в Афулу через Кфар-Тавор, а оттуда по шоссе Генигар до развилки Джалами и по вади Милек на шоссе Хайфа — Тель-Авив мимо Зихрон-Яакова. Был открыт только этот путь. Я добрался до пересечения дорог Раанана — Кфар-Сава и там меня остановили у контрольного пункта. Стоявшие на посту набросились на меня с криком, но я обрадовался и такому приему, так как от самой Рош-Пинны мне не с кем было словом перемолвиться. Поначалу я даже не понял, из-за чего весь крик. Потом мне объяснили, что введено полное затемнение. Только тогда я узнал,

что в то утро египетская авиация бомбила Тель-Авив. Я замазал грязью фары машины, как мне приказали, и продолжил путь в Тель-Авив. Там я немедленно отправился в «красный дом» на улице Яркон и застал там Игаэля Ядина и Иоси Авидара. Они отложили свои дела, чтобы выслушать меня. Авидар обещал рассмотреть дело утром. На следующий день я отправился в генеральный штаб Палмаха, находившийся в гостинице Риц, вблизи от «красного дома». Там я доложил о положении в Галилее и о моей встрече с Ядином и Авидаром. Штаб Палмаха взял на себя заботу об обеспечении нас всем необходимым. Утром того же дня — 16 мая — я отправился из штаба на аэродром Сде-Дов, чтобы лететь на «пайпере», который посылался в Маханаим для подкрепления патруля Галилеи, так как единственный находившийся в распоряжении патруля самолет вышел из строя.

Машину, на которой я ехал, вела шофер штаба. Около стадиона Маккаби, в северной части города, нас остановили. Мы вышли из машины и вдруг я разглядел у выставочных зданий египетский самолет «Спидфайр», из-под крыльев которого летели вниз две бомбы. Я повалил мою водительницу на землю и сам бросился вслед за ней. Раздался мощный взрыв. Я открыл глаза: над нами плыло черное облако. Отовсюду неслись вопли, стоны, звуки поспешных шагов, но я все еще не понимал, что происходит. Когда рассеялось облако дыма, мы увидали, что машина, ехавшая перед нами, была охвачена пламенем.

Сде-Дов подвергся бомбежке, и я не мог отправиться самолетом в Маханаим и решил ехать в Рош-Пинну на машине. В 5 часов вечера я был уже в штабе операции «Ифтах».

Против всех моих ожиданий там царило полное спокойствие, однако опасность нападения не миновала: ливанцев поощрял их успех и они готовились к новому наступлению. Сирия направляла подкрепление на свою базу к востоку от моста Бнот-Яаков — к исходной точке наступления. Игал решил и на этот раз не ждать, пока враг нападет на нас. Нельзя было рассчитывать на то, что с нашими скудными силами удастся удержаться на оборонительной позиции вдоль всей линии фронта. Было решено сконцентрировать силы и использовать прием неожиданного нападения на врага.

В ночь с 15 на 16 подразделение Палмаха перешло ливанскую границу и подошло к мосту Литани. Бойцы вынудили пост на мосту капитулировать и взорвали мост, игравший жизненно важную роль для ливанской армии. Ее колонна, прибывшая накануне в Набатию, чтобы вести наступление через Метуллу, застряла у разрушенного моста. Из-за разрушения моста возникли также трудности в снабжении сил противника, дислоцированных в районе Малкии. Ливанское население было в панике. Стойкость армии была подорвана.

В ту же ночь рота 3-го батальона атаковала полицейский пост в Неби-Юша. Ее западный фланг прикрывало подразделение 1-го батальона, дислоцированное в Кадеш-Нафтали. Роте удалось занять все опорные пункты вокруг полицейского поста и подавить огонь, открытый засевшим там противником. Наши силы попытались прорваться на полицейский пост, но обнаружилось, что он окружен густой колючей проволокой. У наших саперов не было достаточного количества взрывчатки, чтобы завершить дело. Было решено отложить это на следующий день и пока не снимать блокаду. Наутро ливанский самолет бомбил наши силы, блокировавшие полицейский пост. Наш «пайпер» не остался в долгу. С наступлением темноты наши бойцы вновь предприняли атаку на полицейский пост и заняли его. На другой день во дворе поста мы обнаружили тела наших солдат, погибших при первой атаке, 20 апреля 1948 года. Игал распорядился похоронить их на месте гибели, и Неби-Юша был переименован в Мецудат Коах (форт силы) в память о 28 бойцах, погибших в бою за этот пост.

Пока штаб операции «Ифтах» разрабатывал план взятия Малкии, к нам обратились с просьбой срочно перебросить силы в Иорданскую долину. Сирийская армия захватила Цемах и стояла у входа в Дганию. Наше положение тоже было тяжелым, и мы не знали, как решить проблему персонала и вооружения. Тем не менее штаб дал приказ части из 3-го батальона немедленно выйти на помощь на линию фронта в Иорданскую долину. На захват базы врага к востоку от моста Бнот-Яаков была брошена всего лишь одна рота 3-го батальона.

В период, предшествовавший операции «Матате», нам стало известно, что небольшое племя бедуинов Араб ал-хеаб, возглавляемое шейхом Абу-Юсуфом из деревни Туба на сирийской границе, выразило желание открыто присоединиться к нашим силам. Нам это показалось странным, так как наше положение в то время было крайне тяжелым. Это известие заинтересовало Игала и он решил лично выяснить, чем руководствовался шейх. Игал придавал такому шагу политическое значение в не меньшей степени важное, чем военное.