Всего лишь капелька яда
Шрифт:
— Да я вам и так скажу, кто его убил. За бесплатно, — усмехнулся Андрей, собирая мягким белым ломтем хлеба густой «Анкл Бэнс» с тарелки и отправляя его в рот. — Эмма. Я прямо чувствовал, что она хочет его убить. Постоянно задавала идиотские вопросы о том, к примеру, как организовать автокатастрофу, как вывести из строя тормоза… Или — куда спрятать труп?
— А вам не кажется, что глупо вести себя подобным образом, если действительно хочешь кого-нибудь убить? Да она бы молчала как рыба. Но это я так, просто за компанию с вами рассуждаю.
— Это так просто не делается. Надо еще все вспомнить.
Андрей показался мне толковым парнем.
— И еще вопрос: вы отвозили в Кукушкино апельсины?
— А как же! Кое-кто их очень любит. — И сразу же покраснел.
— И кто же так любит апельсины?
Но Андрей уже взял себя в руки:
— Я, конечно. Мне ведь тоже перепадало с барского стола.
«Преданный пес, — подумала я. — Ни за что своего — даже мертвого — хозяина не предаст. А ведь Яков наверняка провел ночь не один…»
Я решила во что бы то ни стало подружиться с Андреем, ведь, что ни говори, а личный водитель — ценнейший источник информации.
После Андрея я поехала в хозяйственный магазин и купила там большое количество картонных коробок и плотных бумажных мешков. Затем позвонила своему бой-френду Виктору — Вику, как я ласково его называла — и объяснила, что нам надо до вечера вывезти из квартиры Липкиных все ценные вещи.
Мы подключили к работе охранников, которые от безделья маялись, подпирая стены подъезда.
Все серебряные, фарфоровые, хрустальные вещи перекладывались простынями и просто одеждой и складывались в коробки, которые затем перевязывались бечевкой. Сервизы, шкатулки, напольные вазы и даже тропические растения, нашедшие приют в этом доме, вывозились в крохотную квартирку с бронированной дверью, принадлежащую выехавшему за границу родственнику Вика.
За какие-нибудь два с половиной часа перед нами предстала вся жизнь семьи Липкиных. Я перекладывала вещи Липкина и вспоминала, каким видела его последний раз в поезде. Как говорится, был человек, и нет его. В шкафу еще висели его рубашки и костюмы, в шкафу лежало его белье, от которого исходил тонкий горьковатый аромат. А его душа сейчас витала в душном пространстве морга.
Что касается вещей Эммы, ее безделушек, косметики и парфюма, которых было явно в избытке, то создавалось впечатление, что она всем этим не пользовалась — настолько все было новое и какое-то магазинное. Я понимала, что за этим идеальным порядком стояла неутомимая Валентина, которая и содержала дом в образцовой чистоте. Даже на зеркале не было ни пятнышка. Да и комната выглядела словно нежилая.
Наличных денег в квартире не оказалось: их, очевидно, забрала Эмма. Оружия — тоже.
Я прихватила все документы, которые остались в сейфе после вторжения ребят со сварочным аппаратом, запихала их в «дипломат» Липкина — большой, красновато-коричневой
— Охрана остается еще на несколько дней. Было бы неплохо, если бы ты хотя бы раз в день заходила сюда, только будь поосторожнее…
Я понимала, что смерть Якова, кроме чисто человеческой утраты, несет в себе для Валентины потерю надежного заработка и, возможно, смысла жизни.
— Когда Эмма объявится, ты предложишь ей свои услуги? — спросила я Валю.
— Конечно. Если только она захочет. И, конечно, если она вернется. Мне почему-то кажется, что она уехала к матери. Как узнала, что произошло, так испугалась и уехала. Это очень похоже на нее.
— А где живет ее мать? — спросила я так, словно собиралась немедленно броситься туда на поиски Эммы.
— В Никольском, в семидесяти километрах отсюда.
— А фамилию ее не знаешь?
— Нет. Я забыла, мне Эмма как-то говорила…
Я попрощалась с Валентиной и, заперев на многочисленные замки-запоры-решетки несчастливую квартиру, поехала с Виком к себе. Но по пути мы заехали к Медвянникову Леве, судмедэксперту, прямо домой.
Увидев меня на пороге своей холостяцкой квартиры, Лева просиял.
— Танька! Здорово! Опять анализы принесла? — Он всегда шутил по-дурацки. Хотя на этот раз оказался прав.
— Левочка, вот здесь, в этом пакете, угадай что? — Я подняла до уровня его лица целлофановый пакет с завязанным узлом презервативом.
— Вижу, не слепой. Ты хочешь узнать, из какого материала он сделан?
— Нет, я хочу узнать, соответствует ли сперма, содержащаяся в этом презервативе, той, что ты найдешь на этих трусиках.
— Вопрос жизни и смерти? — поинтересовался он, дурачась.
— В основном — смерти. А там, как карты лягут.
— А чем расплачиваться будешь? Натурой?
— Натурой ты возьмешь, когда я погибну смертью храбрых, а пока только это. — И я достала из сумки несколько долларовых купюр.
— Обижаешь, мать, — покачал он головой.
— Неужели мало?
— Я с девушек не беру.
— А ты бери, Лева, глядишь, на дачу и накопишь. Когда будет готово?
— Если работы будет не очень много, то завтра вечером.
— Спасибо, ты настоящий друг. — Я чмокнула Левку в щеку и сбежала по лестнице вниз, где меня ждал Вик.
Я села за руль и вдруг поняла, что очень устала. Запаковать все ценные вещи Липкиных меньше чем за три часа — все-таки героический поступок. А ведь Вик ждет от меня улыбок и нежности. Какая, к черту, нежность, когда руки трясутся от перенапряжения, глаза закрываются от недосыпания, а ноги так вообще подкашиваются. До любви ли сейчас?
— Знаешь что, Вик, по-моему, тебе скоро придется заводить другую подружку. Я не игрок на этом теннисном корте. Ты понимаешь меня?
Я бросила беглый взгляд в его сторону и вдруг увидела, что он спит. Езда убаюкала его.