Всего лишь ремесло

Стреляев С.

«Если продолжу бездельничать, ничего мне не светит», – полились старые мечты о возможных знакомствах. Красота на экране, манящая роскошь вызывали зависть, будили тщеславие и чувство собственного ничтожества, так как все не для него. «Но они ведь тоже люди. Женщины их родили, в конце концов, не дети богов. Едят, спят, и мелочности в жизни хватает. Но кто ее видит? Не выставляют напоказ житейское, оно есть у всех, но никому неинтересно. Вот Виктория, осмотрев мою ванну, ничего не сказала, да и не присматривалась она, а просто попросила показать, где…. Ей не интересны ремонты, что говорить о тех… на экране!?»

В программе среди «козырных», продолжая портить праздник, мелькали и писатели современности,

забирающие принадлежащее Александру. Входили в привилегированное общество и красивые молодые романистки, поэтессы.

«…Шикарный отдых, многоэтажные виллы…», – продолжал программу ведущий, поднимая в парне горькую желчь. Александр пробегал взглядом через свои комнаты, искал хоть что-то стоящее, достойное восхищения. Глаза то и дело натыкались на темный экран компьютера, выглядывающий из-за шкафа. Там в нем заключалась возможность стать наравне с ними, заявить о себе, возможность, во имя пустяков так грубо отлаживаемая Клотом на потом. Все, чем он владел, не шло и в жалкое сравнение…, скорее, вызывало стыд, а не зависть окружающих.

«Двумя ноготками текст набирать успевают. Я десятипальцевый набор специально освоил…. Так чего же?» – как он и ожидал, про работу говорилось немного, все больше о благах, ею приносимых, что свидетельствовало о легкой жизни творческих людей.

Вскочив с дивана, Клот заметил на полках корешки книг своих извечных собеседников.

«А вы, что жили впроголодь? При жизни – ни известности, ни денег, ни почета? Для чего писали? Не могли добиться сразу?»

Фото великих предшественников, покрытых пылью времени, никак не походили на лица современных художников: ни лоска, ни красоты, ни удовлетворения; наоборот, все больше мучений, переживаний, необъяснимой боли и страданий. Гонением, порою даже голодом рыдали выцветшие портреты, отвечая:

Тогда в мозгу,Влеченьем к музе сжатом,Текли мечтаньяВ тайной тишине,Что буду яИзвестным и богатымИ будет памятник в Рязане мне.С. Есенин

Эти слова не являлись воспоминаниями ранее прочитанного, вовсе нет. Александру не приходилось прилаживать усилия и вызывать стихи в памяти, он попросту слушал.

«А эти все в дорогих украшениях, побрякушках; зачастую писатели, и бизнесмены одновременно».

И снова клипы с красавицами – беленькими, без изъянов на лицах и телах. Александр ощущал их физическую чистоту, верил, что они ждут его, примут с радостью, и он станет таким же блестящим, без лишних заморочек.

– Очнись, чего ты? – смеющаяся Виктория приглашала Клота танцевать.

Обнимая ее тонкую талию, ощущая упругую грудь, Александр продолжал думать о своем, не замечая разгоряченной женщины, хотя и пристально ее рассматривал, правда с другой целью, вовсе не той, о которой думала наивная девушка. И пусть Виктория была трижды прекрасна: стройна, нежна, с огромными серыми глазами, зовущими любить, он ощущал на ее ладонях маленькие бугорки мозолей, вдыхал щедрое количество дешевых духов, не справляющихся с задачей – от нее все равно тянуло кисловатым потом. Свежесть юного лица омрачала рабочая усталость, преждевременные морщинки и другие мелкие недостатки, чего не находилось у тех, к которым стремился Александр, у тех, чей запах дурманит голову и никакие духи не способны соперничать с ароматом их чистых тел, не знающих физических усилий, домашней нервотрепки… Простуженная хрипотца в голосе, грубоватые выражения, дешевизна одежды, неумение толком краситься – сейчас только этим обладала Виктория в его глазах. Александр жаждал большего,

нежели жизни, время от времени подбрасывающей ему девушек-второсортниц, с одной из которых он сейчас танцевал.

«Да и не танец у нас, а так, неслаженные телодвижения, трения друг об друга для разжигания животной страсти. Завяжись с ней всерьез…, дальше хуже. Сплошные скандалы – мало зарабатываешь, не туда тарелку ставишь, не так зубы чистишь…, а еще бросит следить за собой, превратится в неряшливое, вечно ворчащее существо».

Клот испытывал отвращение к Виктории, кажущейся ему почти чудовищем. Еще немного, и он бы грубо оттолкнул ее от себя, но музыка вовремя оборвалась, удачно их разъединив.

Не обращая ни на кого внимания, Черный приставал к Евгении и та отвечала взаимностью.

– Прикольная зажигалка, – наконец-то оторвался приятель от губ Жени, повертел в руках недавно купленную Александром побрякушку.

– Забирай, – бросил Клот.

– Прелесть! – следом загорелись глаза у его подруги – ей подвернулся брелок в виде маленькой белочки.

– Забирай! – расщедрился Клот, не желая отвлекаться от мыслей ради каких-то белочек.

Еще пара рюмок спиртного, выпитых одна за другой, кардинально изменили мировоззрение парня. Увиденное на экране смазалось, превратилось в невозможное. «Здесь, со мной за столом такие же, как я – они реальны, это настоящее. Другие не могут существовать так же, как и мне никогда не получить уведомления о принятии моей рукописи и выплаты за нее гонорара. Деньги? За что? За писанину? За сидение на стуле? В то время как другие в мороз и зной, копошась в грязи, добывают копейки. Ни у кого не может быть таких богатств, а ведущий программы – сумасшедший. Кто видел состоятельных бездельников? А их работу иначе не назовешь. Слышим о них часто, но и про золотую антилопу знаем с детства».

Жизненный опыт, усиленный рабской привычкой, превращал транслируемых по телевидению особ в иллюзию больного разума, помешательство, опасную болезнь.

– Пойдем, – увлекала Виктория его за собой в спальню, оставляя зал в распоряжении второй пары, чем та не замедлила воспользоваться.

Александру пришлось отложить дорогой телефон Черного и прекратить создавать видимость усердной переписки посредством смс. Нехотя он начал отвечать на ласки Виктории…

Ночью Клот проснулся от жуткого воя во дворе. Встав с постели, накинул на плечи халат, посмотрел на спящую рядом девушку.

«Нет, не измена. Я ее не люблю, она не Лита», – хмель успел выветриться из головы, но, не смотря на нелюбовь к Виктории, в душе поселилось нечто гадкое. Он знал, оступись подобным образом Лита, ему бы, вряд ли, понравились такие оправдания.

Страшные звуки разрывали округу – так воют по покойникам. Александр поспешил выйти на крыльцо. Гром, не замечая хозяина, продолжал свое дело, вытянув шею по направлению к огромной луне, безобразно выпирающей на безоблачном небе. Ярко-красная, она предвещала страшное. Овчарка, ощетинившись, распевала на все голоса. Становилось жутко.

– Тихо приятель.

Услышав знакомый голос, пес повернул голову. Взъерошенная шерсть медленно легла на мускулистое тело. Из-под кустов поблескивали глазами перепуганные коты.

– Ложись спать.

Гром послушно загремел цепью в направлении будки. Следом потянулись примирительно мурчащие квартиранты.

Усевшись на крыльцо, Клот закурил. Сон разогнал мистический страх. С неба срывался редкий, но крупный снежок, луну затягивало пеленой. На смену Грому, со своим репертуаром, поспешила ночная птица. Ее уханье умиротворяло. «На филина не похоже», – Александр пытался разгадать полуночного артиста, определить направление его сцены – безуспешно. Птица все пела и пела, оставаясь неизвестной, наполняя душу приятным теплом, неся странную надежду.