Всего три дня
Шрифт:
Он сказал об этом подполковнику Савельеву, но тот ответил неожиданно резко, без обычной доброжелательности:
— Мы уже обсуждали эту тему, Василий Тихонович. Запомните: мои люди при любой условности будут поступать так же, как в реальном бою. Это у Авакяна еще есть такая струнка — хочется ему выглядеть лучше, чем на самом деле, создать видимость благополучия в своей батарее. Так ему всего двадцать пять лет. А я давно перешагнул через это. Мне не внешний эффект нужен, а представление об истинной готовности дивизиона. И мне важно не скрыть, не замазать, а, наоборот, выявить все пробелы в подготовке подчиненных, чтобы знать, над чем еще им надо поработать. Я не ругаю за недостатки, допущенные по незнанию, неумению —
И майор Антоненко был вынужден согласиться с резонностью этих доводов, хотя не сомневался, что хитрецы всегда найдутся, если представится возможность схитрить. Он имел в виду, конечно, опять-таки свой опыт командования батареей. Тогда он тоже не особенно стремился показать всем свои недоделки — зачем же самого себя сечь? Что он, унтер-офицерская вдова? В своем доме сами разберемся.
Теперь, вспомнив, Антоненко подумал: не потому ли появлялись в самый неподходящий момент «ножницы» — при холостой стрельбе батарея все отличные нормативы перекрывала по времени, а при боевой вдруг словно кто-то подменял расчеты: едва-едва в них укладывались? Конечно, ловчил кое-кто из его бойцов, зная, что комбат прикроет. Тем более что за всем не уследишь, всех не проконтролируешь…
Сейчас, немного освоившись, присмотревшись, Антоненко незаметно для себя стал уступчивее, не принимал в штыки замечаний Савельева, а взвешивал, обдумывал их. В другом свете предстали перед ним его промахи, допущенные в бытность командования батареей. Он начал видеть и понимать их причины. И постепенно слетала с него самоуверенность, шатким становилось убеждение, что он уже постиг все премудрости командирской науки…
Начался марш, и Антоненко занял свое прежнее место за сиденьем Савельева. Но только на этот раз времени на раздумья не оставалось. Скучать, как в начале учения, ему не пришлось, хотя в колонне главных сил полка и дивизиона было относительное спокойствие. Разве что напряжение чувствовалось, с которым ждали донесений от авангарда, шедшего в нескольких километрах впереди. Впрочем, события там стали развиваться столь стремительно и тревожно, что Антоненко вскоре забыл обо всем постороннем, не замечал ни удушающей пыли, ни вновь навалившейся жары, ни тесноты. Только бы не упустить всех перипетий марша, разобраться во всех тонкостях действий в пустыне. И за это майор Антоненко был очень скоро вознагражден, убедившись в правоте Савельева самым неожиданным образом.
Помог ему в этом, сам того не подозревая, командир мотострелкового батальона капитан Сохань, с которым ушла в авангард батарея капитана Викторова. Сохань, худенький, подвижный офицер с тонкими, нервными чертами лица, относился к типу людей, которым все в жизни дается легко и которые даже тяжкую работу делают как бы играючи. А Викторов с виду был тяжеловат, нетороплив, даже походил немного на этакого добродушного увальня. И потому капитан Сохань еще в первый раз, когда ему понадобилась огневая поддержка батареи, очень удивился быстроте, с какой этот нестерпимо рыжий артиллерист выполняет его указания.
Только поступил сигнал от передовой роты, обнаружившей заслон «южных», только он с Викторовым забрался на вершину бархана, чтобы посмотреть, что там творится впереди, только успел отдать приказ командирам рот, как артиллерийские разведчики уже развернули свои приборы наблюдения и начали засекать цели. Викторов же, переговорив коротко по рации со своей батареей, которой еще раньше скомандовал «К бою», выслушав доклады разведчиков и поводив линейкой по прибору управления огнем, выжидающе поглядывал на комбата, словно торопя приказ на подавление «огневых точек» обороняющихся. Сохань усмехнулся — больно уж ретиво все вышло у капитана, до неправдоподобия, — и отдал команду. Викторов тотчас же скороговоркой сообщил на батарею
«Ловко химичат ребята! — подумал Сохань после очередной атаки, когда его батальон и батарея, вновь так же быстро выполнившая его приказ, свертывались в колонну. — А что им? Постреливают себе, а в цель или мимо — не проверишь. Мы тут в поте лица лазим по этим барханам, а они пуляют в белый свет как в копеечку. Да еще на скоростях, — дескать, вот мы какие умелые да тренированные! Только кто ж в это поверит? Не надо так явно перебарщивать. Помедлили бы ради приличия, для достоверности, что ли!»
Его так и подмывало сказать об этом Викторову, но сдерживало присутствие на их импровизированных командно-наблюдательных пунктах майора-посредника. Тот, не делая замечаний командирам, что-то бесстрастно строчил в своем блокноте, записывал все, что делается в авангарде. Чего доброго, подведешь под монастырь, отдашь на карандаш майору этого чересчур исполнительного артиллериста. Пусть на его совести остается «химия».
Но ехидство в конце концов взяло верх над здравым смыслом, и Сохань не вытерпел — устроил-таки проверку Викторову. На одном из рубежей атаки командир батальона намеренно долго не давал команды артиллеристам, делая вид, что не замечает, как каменеет в ожидании доброе скуластое лицо капитана Викторова. А когда атакующая цепь его рот накатила почти вплотную на позиции «южных», он потребовал огневой поддержки. Викторов в ответ взорвался:
— Вы что, капитан, хотите, чтобы я ваш батальон накрыл?! Посмотрите, где цепь! Раньше надо было соображать, а теперь выкручивайтесь как знаете. Я по своим стрелять не собираюсь, ясно?
— Можно подумать, он боевыми стреляет! Фу-ты, ну-ты! — немного опешив от такого оборота, но все же язвительно парировал Сохань. — Обозначайте-ка лучше стрельбу! Будем тут еще тары-бары разводить!
— Моя батарея стрельбу не обо-зна-ча-ет! — холодно отрезал капитан Викторов. — Она ведет огонь точно по целям. Это ваши люди бегут сейчас на танки «противника», точно они сами бронированные.
— Чего передо мной-то… — Поймав колючий взгляд стальных глаз артиллериста, Сохань запнулся и сразу пошел на попятную: — У вас же холостые снаряды! И «южные» — не настоящий противник, а мишени.
— Вот что, товарищ капитан, расплачиваться за ваше запоздалое решение я не намерен! — все тем же ледяным тоном сказал Викторов. — О чем сейчас же доложу своему командиру.
Тут уж капитан Сохань понял, что дал маху. И артиллериста ни за что обидел своим подозрением, и сам влип с этой проверкой. Его батальон захватил опорный пункт, вон садится целехонький в боевые машины. Конечно, гранатометчики поразили часть мишеней, изображавших танки, о которых говорил Викторов. Но ведь в настоящем бою много его солдат осталось бы лежать перед окопами из-за того, что он вовремя не ввел в бой артиллерию. Нет, там-то он бы не стал заниматься проверками, конечно. Эх, достанется же на орехи от полковника Кушнарева! И посредник, наверное, по головке не погладит. Далась же ему эта чертова проверка! Не расхлебаешь теперь…
— Капитан Сохань, — словно отвечая на его мысли, невозмутимо произнес майор с белой повязкой посредника на левой руке, до того молча слушавший спор офицеров, — от каждой роты выделите по взводу, пусть присоединяются к главным силам полка. Это приблизительно ваши потери. Выполняйте задание с оставшимися людьми. И скажите еще спасибо своим гранатометчикам за то, что они спасли ваш левый фланг…
Через минуту об этом стало известно гвардии подполковнику Савельеву и майору Антоненко. Алфей Афанасьевич живо повернулся к своему преемнику: