Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями
Шрифт:
Успеха такой подход принести не мог, зато продемонстрировал американскую мощь. Оказалось, что Вашингтон за минувшие годы разработал настолько эффективную санкционную «дубину», что санкции США практически равны международным. В Евросоюзе попытались создать механизм для ведения бизнеса с Ираном в период давления Трампа — из этого ничего не вышло.
Без санкций Иран прожил меньше одного года: этот период пришелся на 2016-й, и именно тот год показал рост рекордный рост ВВП с 1991 года, почти 9%. 2017-й уже был отравлен ожиданиями следующих шагов Трампа: темпы роста иранского ВВП сократились до 3%. Возвращение санкций вовсе развернуло ситуацию вспять, начался регресс: ВВП Ирана в 2018 году упал на 2%, в 2019-м — еще
Еще важнее, что западный бизнес и значительная часть остального мира сделали из кульбита Трампа достаточно однозначный вывод: с Ираном лучше не связываться. Вложишь деньги в крупные проекты, а потом отношения с Америкой вновь испортятся, и санкции оставят тебя у разбитого корыта. Поэтому даже если представить, что текущие санкции в какой-то момент снимут, вряд ли Иран ждет море желающих вложиться, сравнимое с 2015–2016 годами. Тогда европейцы конкурировали за право инвестировать в Иран, веря, что в Исламской республике начинается новая страница и надо как можно быстрее занять нишу на этом перспективном рынке.
Ошибочно думать, что санкции касаются только отношений с западными странами. Многие считали, что европейских инвесторов просто сменит Китай. Пекин и правда на фоне санкций стал главным торговым партнером Ирана, заняв место Европейского союза. Однако и ирано-китайская торговля из-за санкций упала в 2,5 раза: в период без санкций в 2017 году стороны наторговали на $37 млрд, а в 2022-м — менее $16 млрд[53].
Похожая история произошла и с Объединенными Арабскими Эмиратами. В середине 2000-х эта страна считалась главным финансовым хабом Ирана. Торговый оборот между государствами ежегодно рос на 30%: с $2,2 миллиарда в 2001 году до впечатляющих $24 миллиардов в 2010-м. Но потом пришли санкции. Формально Эмираты к ним не присоединились, но к давлению со стороны Запада прислушались. Многим иранцам начали закрывать счета, перестали продлевать вид на жительство. Торговля Ирана с ОАЭ в начале 2020-х оставалась значительной — на уровне $13–14 миллиардов[54]. Но это далеко от рекордных показателей прошлых лет, не говоря уже о том потенциале, который просматривался до введения жестких санкций. В этом вопросе, как и во многих других, введение жестких санкций в 2011–2012 годах делит историю Исламской республики на «до» и «после». Главная проблема
К началу 2024 года макроэкономические показатели Ирана не выглядят чем-то ужасным. Восстановительный рост после экономического шока от демарша Трампа еще продолжается. 2020 год показал рост реального ВВП в Иране около 3,5%, 2021 — почти 5%, затем в 2022 — чуть меньше 4%, а в 2023 рост составил около 5%.
Однако это подсчеты в иранских риалах, подверженных инфляции. Как отмечают эксперты-экономисты, в долларовом выражении ВВП снизился с $554,8 млрд в 2022 до $403 млрд в 2024[55]. При этом на душу населения в этот же период ВВП упал с $6,528 до $4,741. То есть в долларовом выражении покупательная способность рядовых иранцев за год обрушилась на 28%. Число людей за чертой бедности растет.
Народу Ирана было бы легче перенести проблемы с экономическим ростом, не сопровождайся они сумасшедшим взлетом цен. На волне ядерной сделки Рухани победно заявлял, что инфляция в 2016 году составила всего 7%, в 2017 — 8%. Однако после возвращения Трампом санкций в 2018 году инфляция моментально подскочила почти до 20%, а в 2019-м — до 40%. Примерно на этом уровне — 40–50% — она и сохраняется в последующие годы. И это только официальные цифры, критики утверждают, что реальная инфляция в полтора-два раза выше.
Не менее остро стоит вопрос девальвации валюты. В начале 2018 года за один доллар в обменниках предлагали чуть больше 40 тысяч риалов. В начале 2023
Основная причина экономических сложностей в Иране кроется не во внешних факторах — санкциях или внешней торговле — а во внутренних. Сумасшедшая инфляция вызвана чудовищным дефицитом бюджета: чтобы покрыть его, власти Исламской республики вновь и вновь включают печатный станок, что ведет к дальнейшему обесцениванию местной валюты. Другие проблемы: коррупция, недостаток валюты, разрыв цепочек поставок из-за санкций — несомненно, тоже играют свою роль. Но главная причина структурных проблем — все же бюджетный дефицит, вызванный неэффективной социальной политикой. Не Трамп, не Обама и не какой-то еще внешний враг придумали бензин по 5 центов за литр, бесплатное электричество для мечетей, «субсидированные» доллары для ключевых экспортеров в 5–10 раз дешевле рынка и прочие расходы, камнем висящие на бюджете. Исламская республика сама развернула социалку, которую не может потянуть.
Недостаток зарубежных инвестиций — еще одна беда Ирана. Понятно, что западный бизнес в эпоху санкций в страну, мягко говоря, не рвется. Но существуют и другие страны, которые, в теории, могли бы выступить в качестве инвесторов, для них надо лишь создать соответствующие условия. Об этом сегодня нет и речи: инвестировать в Иран — дело не для слабонервных. Иностранцам вообще сложно в Исламской республике, даже на бытовом уровне: без знакомств они не могут нормально открыть банковскую карту, даже если у них есть вид на жительство. Получить, а потом продлить рабочую визу — тоже тот еще квест. С бизнесом еще тяжелее, хотя бы потому что местные спецслужбы всегда норовят отобрать самые ценные активы под предлогом угрозы безопасности. Так, например, случилось с крупнейшим оператором такси и доставки «Снапп». Британско-немецкие инвесторы нашли способ выйти на иранский рынок и построить вполне качественный аналог «Убера». Судя по всему, речь шла об особых личных договоренностях с иранскими властями, поскольку формально стартап числится как иранский. Однако затем к инвесторам пришел Корпус стражей исламской революции и убедительно попросил продать контрольный пакет подконтрольному им предприятию. Предложение, от которого нельзя отказаться.
Никуда не исчезают в Иране такие особенности местной культуры как коррупция и кумовство. Кроме того, почти все крупные предприятия так или иначе аффилированы с государством, а тот же КСИР контролирует примерно 15–20% экономики. Все это не добавляет местным производителям товаров и услуг конкурентоспособности.
Иными словами, настоящая причина печального состояния иранской экономики — не санкции. Они лишь служат катализатором имеющихся проблем. Подобно тому, как плохое удобрение заставляет быстрее всходить все растения в почве (а больше всего в ней сорняков), так финансовые ограничения оставляют страну вариться в собственном соку, усугубляя структурные недостатки экономики.
Однако парадокс на этом не исчерпывается: несмотря на то, что санкции не вызвали главные проблемы Ирана, а лишь усугубили, теперь эти проблемы практически невозможно решить без снятия ограничений. Чем дольше действуют санкции, тем больше страна нуждается в серых схемах для их обхода. А чем больше в экономике непрозрачных зон, тем пышнее расцветает коррупция. Для борьбы с ней необходимы подотчетность и прозрачность, но как их добиться, если вся страна прибегает к незаконным путям обхода западных финансовых ограничений? Пока Иран просто не может торговать собственными товарами в открытую — санкции не дают.