Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями

Смагин Никита

Особое место среди этих имен для меня занимает все-таки Омар Хайям. Удивительно, но этот поэт гораздо более популярен в мире, чем в самом Иране — можно сказать, что его вариант иранской поэзии «экспортный». Маленькие и простые рубаи, в каждом из которых четыре строчки и одна емкая мысль. Легко перевести, легко воспринять, легко запомнить. А в Иране при упоминании столь знаменитого Хайяма скорее вспомнят, что он был придворным астрономом и разработал иранский календарь, по которому страна живет по сей день. Календарь — отдельный предмет иранской гордости, он точнее григорианского, а каждый новый год вычисляется с точностью до секунды. Так, новый 2024 год по иранскому календарю наступил 20 марта в 06 часов 36 минут 26 секунд.

Впрочем,

я благодарен Омару Хайяму все же не за календарь. Он единственный иранский поэт среди великих, по которому персидский можно учить. Хафиз, Фирдоуси, Саади, Руми, Низами, Джами и Аттар прекрасны, но даже если усердно штудировать язык лет десять подряд, из их творчества поймешь в лучшем случае половину. Хайям писал свои рубаи почти тысячу лет назад, но тем же персидским языком, на котором говорят сегодня — его легко воспринимают даже дети или иностранцы.

Спустя всего несколько месяцев после начала обучения в РосНОУ мой преподаватель, профессор Александр Анатольевич Веретенников, заставил меня выучить первое стихотворение на персидском — конечно, Омара Хайяма:

???? ?? ?? ? ??? ????? ???

?? ???? ? ????? ?? ????? ???

????? ? ?? ??? ??? ???? ?? ? ???

?????? ?? ?? ??? ????? ???

«Мое сердце никогда не избегало знаний

Мало было секретов, которые мне не поддались

Семьдесят два года я размышлял днями и ночами

И все, что я понял, что ничего не понял»[69]

С тех пор эти строчки я легко читаю на иранский манер (с характерным ритмом) в любой ситуации. Учил я позже и многие другие иранские стихотворения, но припомнить и правильно прочесть в нужной ситуации вряд ли смогу, особенно если буду читать перед носителями языка — обязательно ошибусь.

Зато как много раз меня выручали четыре строчки Хайяма! Эти рубаи я читал иранцам в России и Иране, университетским преподавателям и подвыпившим студентам, дипломатам и чиновникам министерств Исламской республики — везде они встречали абсолютный успех и одобрение. Так что спасибо Омару Хайяму и профессору Веретенникову за этот простой лайфхак — в любой непонятной ситуации, если рядом иранцы, повторяй: «харгез дел-е ман зе эльм махрум нащод…» и сойдешь за умного. После шести веков славы

Хайям, Саади, Хафиз, прочие иранские поэты первого ряда — всех их почитают и за пределами Ирана. Но эти имена принадлежат «шести векам славы»: отсчет начался в X веке с Саади и закончился в XV веке на Джами. Последующие три века сами иранцы склонны рассматривать как период упадка национальной культуры: не без поэтов, не без писателей, но сравнимых шедевров не появлялось. В XIX же веке правила игры изменились: началась эпоха модерна, а прогресс и новые технологии основательно размыли границы между государствами, в том числе и культурные. Как и везде, национальная традиция в Иране начинает жить в постоянном контакте с традицией мировой. Именно тогда мир по-настоящему узнал и полюбил иранских поэтов-классиков — благодаря переводам.

Впрочем, ни в XIX, ни в XX веке Иран не подарил миру литературных звезд, сравнимых со средневековыми поэтами. Речь именно об общемировой славе — литераторов, популярных внутри страны, в Иране хватало. Был Ирадж Пезешк-зод (1927–2022), автор сатирического романа «Дядюшка Наполеон», цитаты из которого знает почти каждый иранец, подобно тому как большинство россиян помнят строчки из «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». Был Садег Хедаят (1903–1951), «иранский Кафка», мрачный модернист, покончивший с собой в эмиграции. Была Форуг Фаррохзад (1935–1967), поэтесса, отстаивавшая права женщин в патриархальном иранском обществе. Есть любопытные произведения и у писателей Исламской республики — к примеру, философский роман-притча о ирано-иракской войне «Шахматы с Машиной Страшного суда» авторства Хабиба Ахмад-заде. Но никто из иранских писателей пока не получал Нобелевскую премию по литературе, и, при

всем уважении к Хедаяту, Фаррохзад или Пезешк-зоду, популярностью, сопоставимой с Габриэлем Гарсиа Маркесом или Орханом Памуком, они в мире не пользуются.

Уже на рубеже XX–XXI веков вышли заметные и даже нашумевшие произведения об Иране, написанные иранцами — «Персеполис» Маржан Сатрапи (2000), «Читая «Лолиту» в Тегеране» Азар Нафиси (2003), «Крыши Тегерана» Махбода Сераджи (2009). Но все эти книги созданы писателями-эмигрантами за пределами Ирана, на английском или, в случае Сатрапи, французском языке. То есть большой вопрос, принадлежат ли они к персидской литературной традиции.

Сами иранцы признают: в современной национальной литературе есть достойные имена и произведения, но нет равных по масштабу «шести векам славы». Впрочем, современному Ирану есть чем гордиться и без значительных успехов среди поэтов и писателей. Иранская архитектура, особенно искусство строительства мечетей, вплоть до XX века задавала тренд во многих странах Ближнего Востока и Центральной Азии. Так, известные памятники Бухары и Самарканда — почти образцовые примеры иранской архитектуры. А национальная ­религиозная традиция: трактаты, философия, образование — и по сей день имеют огромное влияние в исламском мире, ­особенно среди шиитов. И это тоже часть культурного наследия.

Впрочем, когда речь заходит о более современных видах искусства, все становится сложнее: Исламская республика своими законами серьезно ограничивает свободу творчества. Правда, это не значит, что свободное творчество в теократии невозможно — но существовать приходится под серьезным давлением. Пожалуй, наиболее ярким примером здесь послужит иранская музыкальная сцена. Иранская «подземка»

Что приходит вам в голову, когда в контексте музыки вы слышите слово «андеграунд»? Может быть, британская группа Coil? Или хрипящие ранние записи Егора Летова? Мне с моими музыкальными предпочтениями скорее вспоминается хип-хоп, вроде гангста-рэпа от N. W. A., кассетных записей «Многоточия» или раннего Оксимирона[70]. В общем, сразу думаешь о самобытных артистах, которые без денег и связей, через маленькие сцены продвигают свой взгляд на искусство, ломающий каноны прежних лет. И, конечно, в конце ждет голливудский хэппи-энд: настоящий талант все равно пробьется, получит свою премию Grammy или, по крайней мере, начнет зарабатывать миллионы на стриминге и многотысячных концертах.

В Иране я несколько расширил свое понимание того, что такое андеграунд, потому что в Исламской республике к нему относится фактически вся популярная музыка. Речь не о том, что артисты непонятны критикам или их не принимает мейнстрим. Они в буквальном смысле запрещены: нельзя продавать пластинки, нельзя давать концерты, нельзя даже исполнять эту музыку. И здесь никто не надеется на хэппи-энд — просто твоя музыка под запретом, и так будет всегда.

В стране под запретом рок, рэп и практически любые песни с женским вокалом (по законодательству Исламской республики, женщинам запрещено петь соло, только в хорах). Чтобы получить лицензию на творчество и чувствовать себя в рамках закона, надо идти в министерство культуры. Каковы шансы, что вам дадут это разрешение? Ответ можно найти в документальном фильме «Рейв в Иране» 2016 года. Два диджея, играющих электронную музыку, отправляются в минкульт, где пытаются получить нужную лицензию, и там беседуют с чиновниками.

Сотрудница министерства: Как только сделаете разрешение, тогда поговорим о [концертной] афише.

Диджей: Она будет такой же, как наш альбом. Мы пользуемся латинским шрифтом.

Сотрудница министерства: (смотрит на надпись на альбоме) Английский запрещен… (продолжает рассматривать обложку) Что это? Это надо убрать, такие фотографии запрещены… Нельзя, чтобы женщины были с открытыми лицами или были другие незаконные вещи. Женщины должны быть без макияжа и ничего иностранного.

Диджей: Все иностранное нельзя?