Всем сестрам по серьгам

Туголукова Инна

Первое, что она увидела, ворвавшись в детсадовскую раздевалку, была Анька, застывшая столбиком между коленей Шестакова, который сидел на низенькой дерматиновой скамеечке и пытался завязать у нее под подбородком тонкие тесемки вязаной шапочки.

Алена бессильно привалилась к дверному косяку, «хорошенькая», как никогда: красная, потная и расхристанная. Сбитое дыхание с шумом и свистом вырывается из груди, пересохший язык не помещается во рту, коленки дрожат от напряжения и пережитого ужаса, хотя вот же она стоит, Анька, живая и на первый взгляд

невредимая!

Она беззвучно открывала рот как рыба, вытащенная из воды, но Шестаков, и сам испытавший нечто подобное, когда ему неожиданно позвонили из сада, не спешил прийти к ней на помощь, уязвленный тем, что сам он примчался бог знает откуда, невзирая на пробки и занятость, а она — мать называется! — работает за углом и далеко не заместителем министра здравоохранения, а явилась вот только что.

— Мамочка! — подала голос Анька, кося глазами и старательно задирая голову под неумелыми пальцами Шестакова. — У меня швы!

— Швы?! — испугалась Алена. — Ты ударилась? Упала?

— Да вши у нее, вши, — пояснила, появляясь в дверях раздевалки, воспитательница Элеонора Юрьевна.

— Вши?! — обомлела Алена. — Что значит вши?!

— Педикулез, — развеяла невежество молодой мамаши воспитательница. — Сразу у троих обнаружили — у вашей, у Иры Довженко и у Лени Зеленова. Друг друга заразили, а где подхватить умудрились, ума не приложу.

— Если по ночным клубам болтаться, можно и не такую заразу в дом принести, — охотно подсказал источник заражения Шестаков.

Алена бросила на него испепеляющий взгляд, но промолчала.

— Мы, как обнаружили, сразу вам позвонили, — повернулась к ней Элеонора Юрьевна. — Но вы были в операционной, и вас не позвали. А нам же нужно срочно изолировать эту троицу, чтобы они нам тут всю группу не перезаразили. Хорошо, с отцом удалось связаться, сразу приехал. Значит, завтра у нас санитарный день, будем помещение дезинфицировать — такое ЧП! Так что сидите дома. Вот вам хлорка, — протянула она Алене пол-литровую, замотанную полиэтиленом банку, — будет чем заняться. Обработайте все поверхности, но в первую очередь займитесь, конечно, волосами, в том числе своими.

— Не надо никакой хлорки, что за каменный век! — досадливо поморщился Шестаков. — Есть масса современных средств!

— Есть, — не стала спорить воспитательница, — но эффективнее хлорки пока еще ничего не придумали. По мне, так лучше вонью немного подышать, чем со вшами маяться… в космическом веке, — не удержавшись, подколола она.

До дома шли молча, и только Анька щебетала без умолку, потрясенная невероятным, неведомым счастьем — идти между мамой и папой, крепко держать их за руки и виснуть на этих руках, лететь и дрыгаться, и качаться.

И только у самого дома Андрей сказал:

— Вы поднимайтесь, а я зайду в аптеку, куплю, что нужно.

С его возвращением работа закипела — все головы, исключая Андрееву, коротко стриженную, намазали едучим снадобьем, замотали полотенцами, засучили рукава и принялись за уборку. Потом мыли головы, сушили их феном.

Тут-то и обнаружилось, что Анькины волосы сплошь усеяны гнидами — теми самыми пресловутыми яйцами вшей, из которых потом и выводятся «вшивые» детки. А кто его знает, погибли они или остались жизнеспособными?

Решили не рисковать и уничтожить пораженные волосы как класс. Вооружились с Андреем ножницами, посадили Аньку в ванну на табуретку и в четыре руки полтора часа обрезали каждый волос, соприкасаясь то пальцами, то боками.

Потом ужинали и уже весело смеялись над неожиданно свалившимся приключением и над Анькиной «тифозной», ободранной головой, и все вместе убирали со стола и мыли посуду.

— Анька! Ты что же это грязную вилку в стол кладешь?

— А я ее облизала…

— Сашенька! Смотри, у тебя сейчас сметана с ложки капнет! Быстро оближи!.. А теперь тарелку давай.

— Может, мне ее сначала тоже облизать?..

А потом уложили детей спать, и наступил момент «икс», когда требовалось либо уйти, либо остаться. И надо было, конечно, остаться. И оба этого хотели, но не нашли нужных слов и действий…

35

А весна уже бушевала вовсю — распускались набухшие листьями почки, прорастала трава, пронзая землю тонкими зелеными стрелками, захлебывались радостным криком воробьи, и уже нестерпимо остро хотелось на дачу. Проверить каждое деревце, каждый кустик — пробудились ли от долгой зимней спячки. Погрузить руки в теплую землю, вогнать в нее лопату, выворачивая черные влажные комья. И надышаться теплым, напоенным солнцем воздухом, насмотреться на лесную просыпающуюся красоту, наслушаться разноголосого птичьего гомона, отоспаться вволю в тишине и покое.

Конечно, Ухтомская — это вам не муромские глухие леса, но все же и не улица Вершинина.

И пора было уже намечать день отъезда, покупать семена, паковать пустые, оставшиеся от прошлогоднего урожая банки и что там еще скопилось за долгую зиму. И радоваться предстоящим весенним хлопотам, предвкушая грядущее лето…

Но у каждой медали, как известно, есть своя оборотная сторона, и дачный вопрос, потеснив пресловутый квартирный, успел испортить москвичей почище первого.

А что же тут удивительного? Такие деньги! А Ухтомская, считай, та же Москва — каждая сотка на вес золота. Странно другое! Как такой простой, замечательный, а главное, совершенно законный и естественный вариант до сих пор не приходил ей в голову?! Ведь лежал на самой поверхности! Словно морок какой на нее напал, нашло затмение. Ну ничего — все хорошо, что хорошо кончается. Она быстро исправит недоразумение и получит все, что ей причитается по праву. До последней копейки.

А может, не так уж и плохо, что она спохватилась только сейчас? Цены на недвижимость прут как на дрожжах. А что там было бы вчера, еще бабушка надвое сказала. В любом случае надо жить сегодняшним днем и брать от него по максимуму…