Всем штормам назло
Шрифт:
Но посудина эта совершенно не годилась для плавания, текла как решето. Чихачёв сразу же вернулся. Раздосадованный Невельской приказал отправиться на том же дырявом боте подпоручику корпуса флотских штурманов Дмитрию Ивановичу Орлову. Тот, как мог, привёл его в порядок и вышел в море. Но плоскодонный бот предназначался для плавания только по рекам. На волнении в море его стало бить и захлёстывать волнами. Орлов отошёл на двадцать миль от Петровского и сумел вернуться живым со своей командой только благодаря огромному опыту управления с парусами.
Пока искали другое плавсредство, время для плавания упустили. Тогда Невельской
Его сопровождали два казака, Семён Парфентьев и Кир Белохвостов, а также якут Иван Масеев в качестве переводчика. Им выделили три нарты, каждая из которых была запряжена 10 собаками. Общий вес груза составлял 70 пудов. В сутки удавалось пройти не более 25 вёрст.
Когда добрались до селения, где Разградский оставил продовольствие, того, что везли с собой, почти не осталось. К счастью, запасы, привезенные Разградским, оказались целы. Старику по имени Обса, который его охранял, сделали подарок.
Маленький отряд двинулся дальше, к югу. Бошняк приобрёл туземную лодку и поплыл с казаками дальше, осматривая побережье. Он искал залив Хаджи, о котором толковали туземцы. Ночевали в снегу, закутавшись в шубы и дохи из медвежьего меха, кишевшего насекомыми. Когда удавалось переночевать в гиляцкой деревушке, играли с хозяевами в китайские карты или игру, названия которой Бошняк не запомнил: деревянная доска с тремя рядами отверстий, в которые вставлялись фишки. Очерёдность хода определялась бросанием кости. В пути сами пекли на костре хлеб, пополняли припасы рыбой, которую выменивали у гиляков. Подбадривали себя и спиртом, который везли с собой. Он служил к тому же отличной разменной монетой при торгах с гиляками.
23 мая 1853 года путники подошли к перешейку. За ним виднелся высоко возвышавшийся берег. Они перетащили через перешеек лодку, и перед ними раскрылась водная гладь.
Вот как об этом рассказывал сам Бошняк: «Перед нами тянулась широкая масса воды, совершенно тихой и гладкой, как зеркало. Густой лес окраивал эту прекрасную голубую ленту. Я приказал измерить глубину двухсаженным шестом — шест пронесло. Я скомандовал: “Шапки долой!” и усердно перекрестился. И было от чего».
Так он обнаружил одну из лучших гаваней в мире, которую назвал гаванью Императора Николая. Вместе с казаками и тунгусом он поставил на берегу крест, на котором сделал надпись: «Гавань императора Николая, открыта и глазомерно описана лейтенантом Бошняком 23 мая 1853 на туземной лодке, со спутниками казаками Семёном Парфентьевым, Киром Белохвостовым, амгинским крестьянином Тваном Моисеевым».
Вернувшись в Николаевский пост, Бошняк представил подробный отчёт о своём открытии и получил новое указание Невельского основать пост в Императорской гавани. На сей раз он следовал на корабле Российско-американской компании «Николай», на котором Невельской высаживал десант для занятия Сахалина. По пути на Амур Невельской осмотрел Константиновскую бухту, где предполагалось основать пост. Десять казаков во главе с унтер-офицером, которых доставили туда раньше, успели построить там маленький сарай и домик, крытый корой. В Де-Кастри Невельской дал последние указания Бошняку: исследовать зимой сообщение Императорской гавани с Амуром, а ранней весной на специально
7 октября в проливной дождь «Николай» доставил Бошняка в Императорскую гавань. На утро следующего дня бухта покрылась слоем льда. Командир парусника, опасаясь застрять в проливе во льдах, принял решение остаться в бухте на зимовку.
13 октября часовые с маячного острова сообщили об идущем с моря парусном транспорте «Иртыш». Его командир имел указание от Невельского, если ледовая обстановка не позволит следовать в Петропавловск, то идти на зимовку в Константиновскую бухту.
Таким образом, 13 октября 1853 года в Императорской гавани, на берегу которой имелось жильё только для двенадцати человек и весьма скудный запас продовольствия для такого же количества людей, оказалось 90 человек.
Бошняк с оказией переправил Невельскому рапорт, в котором предупреждал: «…надобно ожидать весьма печального исхода этой зимовки, особенно относительно команды “Иртыша”, которую Буссе не позаботился снабдить всем нужным и не сменил даже больных людей». Лейтенант заблуждался. Не Николай Васильевич (Вильгельмович) Буссе, а Невельской обязан был позаботиться о зимовке в Константиновской бухте. Буссе был таким же начальником поста, как и Бошняк, но только его пост находился на Сахалине.
Спустя годы бывший начальник Амурской экспедиции всячески открещивался от своих распоряжений и ссылался на незнание обстановки в Императорской гавани. На страницах официозного журнала «Морской сборник» ему пришлось вступить в полемику с бывшими подчинёнными. Причем даже очень лояльно относившийся к нему Бошняк принял в ней участие и высказался достаточно откровенно и резко. Невельской, имевший доступ к готовящимся публикациям в «Морском сборнике», не поставив в известность Бошняка, принялся править его статью в выгодном для себя свете. Это вызвало глубокое возмущение Николая Константиновича.
На что рассчитывал или о чём думал Невельской, фактически обрекая своих подчинённых на верную гибель, сказать невозможно. Скорее всего, рассчитывал на извечные «авось, небось, да как-нибудь». Вся его деятельность в Амурской экспедиции носила авантюрный характер. Но победителей не судят, и ему многое простили. О том, что Бошняку и его людям (об экипажах судов тогда вообще речь не шла) придётся зимовать впроголодь, Невельской прекрасно знал. Поэтому он попросил командира винтовой шхуны «Восток» Римского-Корсакова поделиться собственными продуктами с командой поста в Императорской бухте.
Воин Андреевич, выполнявший задания вице-адмирала Ефима Васильевича Путятина, находившегося с дипломатической миссией в Японии, специально зашёл на сутки в Императорскую гавань. Он ужаснулся, узнав, что люди уже голодают, а зима ещё только на подходе. Из небогатых запасов шхуны Римский-Корсаков распорядился передать на Константиновский пост сахар, чай и 12 банок консервов. Но это была капля в море. Зато шесть вёдер вина, выделенных командиром «Востока», спасли многих от гибели. Чтобы застеклить стёкла в домике, в котором располагалась команда поста, командир шхуны приказал снять стекла со световых люков судна.