Всем смертям назло
Шрифт:
— Вот что, Владислав Андреевич… — загадочно произнес Иван, заехав однажды ко мне прямо с работы.
«Он что-то замышляет серьезное», — подумал я, услышав такое обращение.
— Жека (это его жена — Евгения) путевки в Крым достала. Правда, не шик, но и на турбазе можно хорошо отдохнуть. Билеты на самолет я взял. Послезавтра в одиннадцать тридцать даешь Николаевку!
— Но ты же на работе?
— Воронин уступил очередь на отпуск. Ясно? — Иван шмыгнул носом и заговорщицки подмигнул Рите,
— А Наташа, Таня?..
— С нами полетят, куда ж их…
— Но… неожиданно все это…
— Послезавтра
«Спасибо, дружище, отдохнуть мне действительно надо. Последние три года выдались не из легких».
— Хорошо, Вано. Шахматы прихвати и фотоаппарат.
— В Клым поедем! В Клым! В Клым! — ударила в ладошки Татьянка. — А я давно все знала! Мне Натаса (это пятилетняя Иванова дочь) все лассказала!
— Ах вы, заговорщики!
Крым… Мне еще не приходилось бывать там и в море ни разу не приходилось купаться. В памяти запечатлелся свинцовый Ледовитый океан в белых изломах шторма, и я никак не мог представить себе, как может выглядеть теплое южное море, в котором можно купаться, лежать на мягком, горячем береговом песке и загорать. И уже в самолете, удобно развалившись в мягком кресле, я облегченно вздохнул: «Ну слава богу! Прощайте бесконечные телефонные звонки, волнения многочисленных выступлений, встреч, постоянная боль от чьей-то неустроенной судьбы, прощайте, охапки писем, до свидания, застрявшая в сомнениях работа над новой повестью! Я беззаботный курортник, пусть полудикарь (так даже лучше), меня никто там не знает, не будет дергать, расспрашивать. Отдохну, наберусь сил, загорю, как негр, наберусь мыслей, неторопливо, спокойно обдумаю дальнейший ход повести, наговорюсь вдосталь с Иваном. Неужели все это может сбыться? Да здравствует море, воздух и солнце!»
— Я котелок прихватил, — толкает в бок Иван. — Уху заварим — пальчики оближешь! В Николаевке караси, во!..
— Так караси в пресной воде водятся.
— Все равно! — загорелся он. — Какая тебе разница, что в ухе плавает! Красную тряпку на крючок нацепишь, и сразу пять штук цепляется! Таранки насушим!..
— А ты был?
— Где?
— Ну на Черном море. Мы туда, кажется, летим?
— Какая тебе разница? Чего ты пристал!
— А треплешься: «Караси, караси!» Болтун! — Так мне ж обо всем Воронин рассказал.
— Ну если только Воронин. А удочку прихватил?
— Зачем?
— Ну ясно, карасей будешь руками хватать!
— Так мы сеть у рыбаков попросим.
— Масштабно мыслишь. Траулер неплохо бы выпросить. Нам и рефрижератор подойдет или китобой, а?
— И от ледокола не откажемся! — говорит Иван и хохочет.
Устроились мы на высоком морском берегу, в нескольких шагах от моря, в маленьких фанерных домиках, бок о бок двумя семьями. Внизу плескалось море, белой пеной накатывалось на берег и, шурша галькой, отступало назад, переливаясь изумрудными глыбами. Вдали, у самого горизонта, дымил корабль, ближе к берегу тихо покачивались на волнах белые рыбацкие лодки, откуда-то появилась длиннокрылая чайка, кривой дугой прошлась над берегом и с томительным криком скрылась за мысом. Несколько минут мы все не могли оторвать от моря глаз и молча радовались. Потом мы с Иваном, не сговариваясь, разом ринулись
Мой спурт остановил Ивана. Правда, сначала он остановился сам, как-то неловко сморщился, словно хотел расплакаться и рассмеяться одновременно и, не зная, что ему сделать раньше, испуганно выпучил глаза, на миг скрылся с головой под воду, вынырнул с тем же выражением лица, торопливо выплюнул воду изо рта и тигром рявкнул:
— Назад! Назад, сумасшедший!
Мой друг знал, что в прошлом я был неплохим пловцом, но вот таким видел меня на воде впервые и, естественно, не мог знать, что я и сейчас неплохо плаваю.
— Ты это брось!.. — стуча зубами от испуга и холодной веды, выговаривал он на берегу. — Храбрец нашелся! Сведет ногу — только булькнешь и пузырь пустить не успеешь!
— Учитель мне выискался!
— Вот и учитель!
— Ну себя и учи!
— И поучу!
— И паники не устраивай! Паникер несчастный! Детей перепугал!
— И перепугаю!
— Вот и балда!
— А я тебя в море не пущу!
— Это кого же ты не пустишь? — всерьез удивился я.
— Тебя не пущу.
— Ну и глупо!
— И ухи не дам!
— И не надо.
— И из домика выселю!
Я прекратил препирательства и разинул рот. Иван воспользовался моим замешательством, зацепил ногой за ногу и толкнул в грудь. Мы упали в песок, он обвил руками мои плечи, я заплел ногами его ноги, и, хохоча, мы покатились в море.
На третий день нашего отдыха к домикам робко приблизился небольшой отряд красногалстучных граждан. Вперед вышагнул загорелый парнишка в синей, с красной кисточкой, испанке и вскинул руку в пионерском салюте.
— Дорогой Владислав Андреевич! Наш отряд вышел победителем в соревновании по сбору черешни и вишни! Приглашаем вас на торжественную линейку, где будет зажжен большой пионерский костер.
— Пожалуйста! Мы очень просим, — нестройно загалдела детвора.
— Хочу костер! — решительно выступила на их стороне Татьяна, и я сдался.
Все последующие дни я ходил по сборам, торжественным линейкам, жег костры, а когда знойное крымское солнце, уставшее и раскрасневшееся, как добрая хозяйка, клонилось к морскому горизонту, я брел на пляж и в заходящих лучах набирался необходимых мне сил.
Приезжали и уезжали пионеры, соревновались, собирая черешню и прочие щедрые дары причерноморской земли, жгли костры, затевали диспуты и передавали меня друг другу, поток потоку, как эстафетную палочку, как необходимый атрибут в спорах и дискуссиях, как авторитетного эксперта в вопросах любви и дружбы, в выборе жизненной дороги и в прочих сложных и простых ребячьих проблемах.
Милая детвора! Мне всегда хорошо с вами. Бог с ним, с тем загаром, как у негра! Разве в нем дело? Если в разговорах, в беседах, спорах со мной хоть один из вас приблизится к понятию истины, поймет свое назначение на земле как человека — я буду считать это своей высочайшей наградой.