Всем спокойной ночи

Вайнер Дженнифер

А затем появилась Софи.

Бен вернулся на работу через два дня после того, как она родилась. Я не жаловалась, но трудно было не заметить, что Джейни и мой папа оба взяли отпуск длиннее, чем мой муж (Рейна прилетела ровно на столько, чтобы успеть поцеловать младенца, и тут же улетела обратно в Рим). Через десять дней папа вернулся в свой оркестр, Джейни — в «Нью-Йорк найт», а я осталась одна, измученная и озадаченная, наедине с вопящей дочерью весом почти в четыре килограмма и с суперкомпетентной няней, но

она, к сожалению, говорила только по-русски.

Когда Софи исполнилось двенадцать недель, я отправилась к доктору Моррисону для послеродового осмотра, который и так пропустила уже два раза.

— Как поживаете? — добродушно поинтересовался он.

— Ну…

Честно говоря, разрываясь между капризной новорожденной, мужем, которого никогда нет дома, матерью, все время обещающей вернуться, а потом меняющей решение, и няней Светой. Та изъяснялась мычанием, жестами и сердитыми кивками.

— Раздвиньте колени, пожалуйста. Как вы собираетесь предохраняться?

— Никогда больше не заниматься сексом.

Доктор, пока шарил внутри меня, пару раз фыркнул. Затем его брови сошлись на переносице.

— Ого!

— Что «ого»?

Я понимала, что следовало бы проявить обеспокоенность, но лежать на спине, пока мой ребенок с коликами находился отсюда в тридцати кварталах, было самым спокойным ощущением с момента рождения Софи. Единственное, на что меня хватало — это не задремать.

— Полагаю, вам нужно сделать УЗИ.

— Зачем? У меня там еще что-то осталось?

— Следуйте за мной, — сказал он.

Через пять минут доктор Моррисон размазал липкий гель по моему животу, прижал к нему ультразвуковое считывающее устройство и определил не одно, а два сердцебиения.

— Поздравляем вас, мамочка! — имела наглость заявить медсестра.

Ей повезло, у нее оказалась хорошая реакция. Туфля, которую я швырнула в экран монитора УЗИ, лишь слегка задела ее плечо.

Я вылетела из офиса, пронеслась по коридору и ворвалась в лифт. Брюки натянуть я успела, но «молния» была не застегнута, и пуговицы тоже. Туфли остались не застегнутыми, и халат для осмотра, прилипший спереди к гелю, так и болтался у меня за спиной.

Муж поднял трубку на третьем звонке:

— Бен Боровиц слушает.

— Сукин сын! — заорала я с такой силой, что стайка голубей на углу взлетела, а бомж, изучавший содержимое мусорного бачка и бормотавший что-то себе под нос, поднял голову и промолвил: «Леди, ты чокнутая».

— Что?

— Я беременна! — крикнула я и заплакала. — Снова. И теперь двойня!

— Ты забеременела… Я никак не думал, что ты можешь забеременеть, пока… я имею в виду, так скоро!

— Это ты мне рассказываешь?!

Бен откашлялся.

— И что мы будем теперь делать?

Я убрала волосы с лица и потуже натянула халат на плечи.

— Заводить троих! Но ты должен

будешь мне помогать!

— Обязательно, — пообещал он.

— Ты не будешь обещать прийти домой пораньше, а потом не приходить! Ты не будешь обещать заняться стиркой, а потом не делать! Я… — Я вытерла слезы со щек подолом халата. — Я иначе просто не могу…

— Я помогу тебе, Кейт. Обещаю.

В тот момент Бен так и думал. По крайней мере я старалась в это верить после рождения детей, когда снова вернулась няня, а моя мама опять пропала без вести с поля боя.

Через десять дней после моего кесарева сечения Джейни и папа вернулись на работу, а я осталась в квартире наедине с очень недовольным младенцем одиннадцати месяцев от роду и двумя новорожденными.

Сложность ситуации заключалась в том, терпеливо объяснял мне Бен, что он как раз строит свой бизнес, укрепляет репутацию, ожидая где-то в туманном будущем безмятежные дни, когда ему уже не надо будет работать каждый день, а также большинство вечеров и почти всегда в выходные. «Я делаю это для нас». А я кивала и говорила: «Понимаю».

Я полагала, что, пока у меня есть Нью-Йорк, мой папа и Джейни, я в порядке. Дети рано или поздно вырастут, пойдут в садик, а потом в школу. Когда-нибудь я доживу до того дня, когда смогу разговаривать с ними и они будут отвечать. Я могла бы работать неполный день, вернуться к своей прежней жизни и вновь обрести равновесие.

И тут у меня украли коляску.

Мы с детьми возвращались домой из Музея естественной истории, где провели двадцать образовательных минут, осматривая экспонаты подводного мира. Столько же времени мы потратили на смену памперсов и сорок пять минут уделили сувенирному магазину.

Стояла неожиданно теплая для февраля погода, небо было ясное и голубое, веял мягкий ветерок, обещавший радости весны.

Сэм и Джек, появившиеся на свет добродушными и покладистыми и сохранившие эти черты характера, крепко спали в коляске. У Софи, безутешно рыдавшей, с красным личиком, и тоже мало изменившейся с тех пор, сна не было ни в одном глазу. Она стояла на дощечке, которую я приладила сзади к коляске.

— Мама, а почему колеса круглые? — спросила она, когда мы катились по Центральному парку.

— Потому что, если бы они были квадратные, то они бы не катились!

Софи обдумала услышанное.

— Почему?

— Понимаешь, колеса крутятся потому, что они для этого и сделаны! Так они и доезжают туда, куда нам надо!

— А почему…

Но прежде чем Софи закончила фразу, мужчина в грязной бейсболке выскочил из-за мусорного контейнера, схватил коляску за ручки и быстро покатил ее в темный узкий переулочек, которого я прежде не замечала.

— Эй! — закричала я, а Софи проворно соскочила с дощечки и обхватила меня за ноги.