Всемирная история в 24 томах. Т.5. Становление государств Азии
Шрифт:
Те несколько месяцев, которые прошли от битвы при Гавгамелах осенью 331 г. до гибели Дария III летом 330 г., были, наверное, самой лучшей порой в короткой жизни легендарного полководца. Александр уничтожил могущественнейшее царство, покорил великое множество народов, отомстил за то, что претерпела Эллада во время греко-персидских войн.
После смерти Дария III Александру нужно было укрепить свою власть на востоке Ирана. Он назначил сатрапом Парфии и Гиркании парфянина Амминаспа, одного из тex, кто сдал ему без боя Египет, а из Парфии Александр двинулся к южным берегам Каспийского моря, чтобы захватить наемников-греков, ранее служивших Дарию, а теперь бежавших в страну тапуров (у южного побережья Каспийского моря, несколько западнее Гиркании). Пройдя через лесистые горы, отделяющие Гирканию от южных областей Ирана, он занял г. Задракарту.
Возможно, секрет столь обширной географии завоевательных походов Александра заключается в том, что великий
Уже в пути к Александру явилась группа знатнейших персидских аристократов, в том числе тысячник Набарзан и бывший сатрап Парфии и Гиркании Франаферн. В Задракарте Александра принял изъявления покорности от Артабаза, одного из ближайших придворных Дария, который приехал вместе с сыновьями.
В Задракарте к Александру прибыли послы от греков — наемники Дария. Царь принял их сурово и заявил, что никакого соглашения с ними заключать не намерен: они совершили тягчайшее преступление, сражаясь против эллинов вопреки постановлению Панэллинского союза, и поэтому пусть или явятся к нему и сдадутся, или спасаются, как могут. Послы ответили согласием сдаться за себя и за тех, кто их послал. Позже тех из наемников, которые поступили на персидскую службу до создания Коринфского союза, Александр отпустил на родину; остальным он велел наняться на службу к нему. Это, казалось бы, неожиданное решение было тем не менее последовательным и логичным, Александр действовал теперь в своем новом качестве — царя Азии, ценящего людей, сохранявших верность его предшественнику, и вознаграждающего за нее; как гегемон Панэллинского союза он, конечно, имел право амнистировать нарушителей общегреческих постановлений.
Из Задракарты Александр повел свои войска в Арию. В г. Сусия, на границе Парфии и Арии, состоялась его встреча с сатрапом Арии Сатибарзаном. Как и в предыдущих случаях, Александр сохранил за ним его положение, однако послал в Арию и своего человека — дружинника Анаксиппа — с поручением устроить там в поселениях сторожевые посты, так как якобы опасался, чтобы его солдаты, проходя через страну, не учинили каких-нибудь насилий. В действительности же он, конечно, хотел обезопасить себя от враждебных выступлений. Как показали дальнейшие события, у Александра имелись серьезные основания для беспокойства: сатрап Арии Сатибарзан взбунтовался, что заставило Александра вернуться и казнями, разорением поселков, порабощением населения восстановить спокойствие. Последовало сражение, в котором Сатирбазан был убит, арии обратились в бегство.
Тем временем Александр подошел к Паромапису (совр. Гиндукуш) — горному хребту на востоке Ирана, который греки приняли за Кавказ. Места эти были суровы и неприступны: высокие горы, глубокий снег в ущельях и на дорогах, безлюдье, редкие хижины местных жителей, едва различимые в снегу. Александр шел рядом со своими солдатами; он поднимал тех, кто валился в изнеможении на снег, помогал тем, кому трудно было идти. Сам Александр, казалось, не знал усталости. Преодолев естественную преграду, македонский царь очутился в Бактрии, где основал еще один город, поселив в нем 7 тыс. ветеранов, а также солдат, ставших непригодными к несению военной службы.
Осенью 330 г. Александр впервые столкнулся с заговором приближенных, намеревавшихся физически его уничтожить и посадить на царский трон более приемлемого для них властителя. Причин для недовольства было много, и прежде всего это сам факт продолжения войны. Цели, которые теперь Александр ставил перед собой, были чужды и непонятны его армии. В самом деле, из-за чего было еще воевать? Месть за поруганные греческие святыни свершилась. Добычи уже было награблено столько, что ее размеры превышали всякое воображение. Конечно, львиная доля доставалась самому царю и его приближенным. В Сузах Александр подарил Пармениону дворец, принадлежавший раньше Багою — знатнейшему и богатейшему персидскому вельможе; только Одних одежд в этом дворце было на 1000 талантов. Образ жизни сподвижников Александра, утопавших в роскоши и наслаждениях, казался греку, привыкшему к скромности и умеренности, отвратительным. Из уст в уста передавали рассказы о том, что теосиец Гагнон подбивает сапоги серебряными гвоздями, что Лоннату специальными караванами привозят за тридевять земель, из Египта, песок для гимнасия, что Филота пользуется охотничьими сетями размером в 100 стадий (примерно 18,5 км), что все «они» умащаются в банях не оливковым маслом, а драгоценной миррой, что у «них» полно массажистов и постельничих. Вообще по греческому миру ходили на этот счет всевозможные слухи и легенды. Призывы Александра быть сдержанными в наслаждениях, заниматься военными упражнениями и делами доблести пропадали втуне, тем более что он и сам был известен своею неумеренной страстью к пиршествам. «Друзья» Александра жаждали покоя, наслаждения роскошью и довольством, которые они для себя завоевали. Однако и рядовые солдаты греко-македонской армии получили в виде жалованья, всевозможных
Другая причина заключалась в постепенном отдалении Александра от македонян. Приход персов — вчерашних врагов — в царскую свиту и на высокие посты был явлением непонятным и неприятным для рядовых солдат и более чем нежелательным для македонской аристократии и греческих приближенных Александра. Они понимали, что теряют свое исключительное положение, перестают быть замкнутой правящей элитой и оттесняются на задний план. Дело шло к созданию персидско-греко-македонской аристократии, но греки и македоняне вовсе не желали принимать в свою среду чужаков, а тем более персов, делиться с ними почетными должностями, доходами и добычей. Дело усугубилось нарочитым усвоением Александром всего персидского. В его поведении все отчетливее проглядывало желание в полной мере вкусить от роскоши и власти его предшественников — Ахеменидов. Однако значительно более существенными были политические соображения.
Превращаясь в царя Азии, Александр понимал, что, опираясь только на своих македонских дружинников, только на греко-македонскую армию, он не сможет сохранить это свое положение. Ему нужна была поддержка населения Ближнего Востока, но в особенности, конечно, поддержка персидской аристократии, сохраняющей, несмотря на военное поражение Дария III, прочные позиции в общественно-политической жизни Передней Азии и, разумеется, Ирана. Идя по такому пути, Александр выбрал для себя единственно возможную линию поведения: он желал предстать перед своими новыми персидскими подданными и приближенными как законный преемник Ахеменидов.
Естественно, что Александр должен был явиться миру в привычном для персов облике. Он принял персидскую одежду и потребовал от своих приближенных последовать его примеру. Подобно персидским царям, Александр завел себе громадный гарем; более 300 наложниц, когда он отходил ко сну, приходили к нему, и он выбирал ту, которая удостоится взойти на царское ложе. Постепенно при дворе Александра умеренные и демократические греко-македонские обычаи сменялись торжественным и пышным персидским церемониалом. Персы, являясь к царю, обычно склонялись перед ним, целовали в знак почтения кончики своих пальцев, простирались ниц. Александр стал добиваться, чтобы эти церемонии, унизительные с точки зрения свободных греков, не считавших себя чьими-либо подданными, или македонян, как и прежде, видевших в царе только первого среди равных, совершали также и его греко-македонские «друзья». Теперь царь принимал в громадном роскошном шатре, восседая на стоявшем посредине золотом троне; шатер был окружен тремя подразделениями стражников, греко-македонскими и персидскими. Уходили в прошлое времена, когда какой-нибудь Филота, Клит или Каллисфен мог запросто явиться в палатку Александра и провести время за дружеской беседой; «друзья» Александра должны были испрашивать аудиенцию и участвовать в царском приеме, превращавшемся в пышное и унизительное для них зрелище. Впрочем, Александр не ограничивался попытками заставить греков и македонян усвоить персидские обычаи. Он стремился также внедрить в персидскую среду греко-македонские обычаи. Отобрав 30 тыс. мальчиков, он велел учить их греческой грамоте и македонским военным приемам. Греческое воспитание получали по его приказу и дети Дария III.
По существу политика Александра вела к постепенной ликвидации межэтнических перегородок, к слиянию всего населения Восточного Средиземноморья в некое культурно-языковое единство. Однако политика Александра была плохо рассчитана. Конкретная повседневная реальность виделась греко-македонскому окружению царя однозначно: он превращается в перса и заставляет становится персами, врагами греков и македонян; превращается в восточного деспота и хочет сделать свободных греков и македонян своими рабами. Уже в древней историографии (у Плутарха), отмечалась мелкая, но очень показательная деталь: в адресные формулы своих писем Александр перестал вопреки греческому обыкновению вводить благопожелание адресату. Эта грубость, конечно, задевала тех, кто получал такие послания. Исключение Александр делал только для двух человек: Антипатра, которого боялся, и афинского политического деятеля Фокиона, которого высоко ценил и старался привлечь на свою сторону. Возмущение вызывало и обожествление Александра, также создавшее глубокую пропасть между ним и его греко-македонским окружением.