Всемирная история. Крестовые походы
Шрифт:
В X–XI вв. сложился и ряд сугубо земных, материальных и общественно-политических условий, сделавших возможным начало массовых военных экспедиций в Святую землю. Важнейшим из них стал апогей феодальной раздробленности, когда Западная Европа была представлена не несколькими государствами в современном понимании – прежде всего Францией, Германией, Италией, – а бесчисленным множеством разномасштабных, преимущественно незначительных территориально военно-политических образований, находившихся в весьма слабом подчинении центральной власти. После дробления с середины IX в. некогда могущественной империи Каролингов реальные властные полномочия все больше сосредотачивались в руках региональных властителей, мало считавшихся с волей номинальных монархов. Особенно ярко это проявилось во Франции, где после смерти последнего представителя династии Каролингов Людовика V Ленивого (986–987) королем был избран граф Парижский Гуго Капет (987–996), реальная власть которого ограничивалась лишь наследственным доменом – областью Иль-де-Франс вокруг Парижа. В течение следующих двух столетий представителям династии Капетингов придется с большим трудом вначале удерживать королевскую власть за своим родом, а затем распространять и закреплять свои властные полномочия на территориях отдельных областей Французского королевства.
Гораздо более важным процессом, чем малоуспешные попытки централизации власти, стало в это время окончательное формирования структуры средневекового общества, в котором обособились три базовых сословия – духовенство, рыцарство и крестьянство. Все они, каждое по своему, сыграют в итоге важнейшую роль и в вызревании предпосылок крестоносного движения, и в подготовке и организации экспедиции в Святую землю, и в Первом крестовом походе. Исходя из важнейших функций, выполняемых представителями сословий, они получили у авторов того времени соответствующие обозначения: священники были названы oratores, то есть те, кто молится, обеспечивает всем спасение души; рыцари – bellatores, что означает сражающиеся, защищающие всех; а крестьяне – laboratores, работающие, трудящиеся на земле, чтобы прокормить все сообщество. Это разделение упоминают многие авторы, но одним из первых в первой трети XI в. и, пожалуй, наиболее полно описал его епископ города Лана Адальберон (умер ок. 1031 г.) в поэме, адресованной королю Роберту II Благочестивому (996–1031): «Община верных образует единое тело, но три тела включает в себя государство… Так дом Божий, единым почитаемый, разделен на три части: одни молятся, другие сражаются, третьи работают. Три соседствующие части не страдают от своей раздельности: услуги, оказываемые одной из них, служат условием для трудов двух других; в свою очередь каждая часть берет на себя заботу о целом. Так это тройственное сочленение остается единым, благодаря чему закон может торжествовать, а люди – вкушать мир».
Из трех частей средневекового общества важнейшим для войны был многочисленный слой профессиональных воинов, которые в хрониках и хартиях того времени обозначались латинским термином (во множественном числе) milites – «солдаты». В античном Риме miles называли легионера-пехотинца, однако в конце первого – начале второго тысячелетия нашей эры его стали применять для тяжеловооруженного, сражающегося верхом на коне воина. Отсюда происходит и привычное нам название «рыцарь» (нем. Ritter, франц. chevalier), обозначающее буквально «всадник». К X–XI вв. сформировался весь комплекс рыцарского вооружения и основные приемы боя. Благодаря использованию стремян и изменениям в конструкции седла, обеспечивающим жесткую посадку наездника, на передний план вышло применение воинами тяжелого и очень длинного копья, достигавшего порой 4,5 м. Мощный копейный таранный удар в начале боя, позволявший максимально эффективно использовать всю кинетическую энергию стремительного движения всадника и лошади, составлявших единое, более чем полутонное по весу целое, надолго стал основным боевым приемом рыцарской конницы. На следующей стадии боя рыцари использовали рубящее (практически всегда, за крайне редким исключением, мечи) и ударное (в основном булавы и окованные железом палицы) оружие. При этом наносить удары с сильным замахом, наотмашь позволяла жесткая посадка кавалериста в седле, обеспеченная прежде всего стременами, а также усовершенствованной конструкцией седла и конской сбруи.
Нормандские рыцари (фрагмент гобелена из Байё, XI в.)
Стоил полный комплект рыцарского вооружения чрезвычайно дорого. Так, для X–XI вв. цена оружия, доспехов и боевого коня была эквивалентна стоимости 45 коров. Из них боевой конь «стоил» 12 коров, еще 12 – кольчуга, меч вместе с ножнами оценивался в 7 коров, по 6 приходилось на шлем и ножные латы, а еще 2 – на копье со щитом. При этом перечисленное составляло лишь минимально необходимый набор, к тому же требовавший, вследствие военного применения, постоянного ремонта, обновления, а нередко и замены. Столь высокая стоимость боевого снаряжения закономерно обуславливала положение рыцарства как особой, элитной категории воинов. Стать одним из них мог лишь тот, чье имущественное и, следовательно, социальное положение позволяло не только приобрести соответствующее вооружение, но также с детства вести определенный образ жизни: обучаться верховой езде и владению разными видами оружия, проводить время в непрестанных тренировках, охотясь, участвуя в рыцарских турнирах и, конечно же, войнах.
К рубежу X–XI вв. рыцарство окончательно выделяется как особая привилегированная социальная прослойка благородных воинов, оказаться в которой можно было либо по праву рождения, либо, при удачном стечении обстоятельств, служа богатому знатному сеньору, благодаря умению и личным заслугам. Судя по материалам источников того времени, доступ в рыцарское сословие еще не был тогда окончательно закрыт для простолюдинов, и благодаря одному из факторов – личной доблести и умению сражаться, службе в военном отряде крупного феодала, зажиточности крестьянского хозяйства – либо их сочетанию можно было по факту, а затем и по праву стать рыцарем. Интересна в этом плане одна из грамот аббатства Болье, расположенного неподалеку от города Лиможа, датированная 971 г. В ней было оговорено, что министериалы [3] аббатства, управлявшие его поместьями, имели право носить оружие, однако разрешены им были только копье и одна шпора. При этом им запрещалось именоваться «воинами» – milites, иметь меч, щит, а также особую одежду с разрезами спереди и сзади, подобную рыцарской. Судя по всему,
3
В средневековой Западной Европе слуги и служилые люди короля и крупных феодалов; несли придворную, хозяйственно-административную и военную службу, за что могли получать земельные наделы (лены). (Прим. ред.)
Существенным стимулом количественного роста рыцарского сословия стал образовавшийся в то время, после постепенного угасания, а затем и окончательного ухода с исторической арены Франкской империи Каролингов, вакуум власти на местах. Крупные феодалы признавали лишь формальную власть верховного сюзерена – короля, присвоив себе всю полноту административных, налоговых и судебных функций. Они действовали по праву силы и практической возможности удержать за собой контроль и обеспечить его осуществление над определенными территориями. Однако и этим графам, маркграфам и герцогам было непросто уследить за всем, что творилось на номинально подвластной им значительной территории без твердой опоры на местах. Власть здесь можно было осуществлять, лишь опираясь на находящихся непосредственно в регионе преданных воинов, способных силой поддерживать установленный порядок.
Ярким проявлением регионализации власти в X–XI вв. стало массовое строительство в то время тысяч рыцарских замков, густой сетью покрывших всю территорию Западной Европы. Среди исследователей этот процесс получил яркое название «озамкование» (от итал. incastellamento), обозначавшее обзаведение собственным замком. Нередко эти укрепленные сооружения стояли через каждые 3–5 км, контролируя ограниченную территорию площадью в несколько квадратных километров, как раз достаточную по своему экономическому потенциалу для того, чтобы содержать небольшой охранявший замок вооруженный отряд. Во главе этой воинской дружины стоял владелец или комендант замка, которого по-французски называли шателеном – ch^atelain, словом, происходящим, в конечном итоге, от латинского castellum – укрепление, крепость.
Сам замок обычно был при этом весьма бесхитростным, можно даже сказать примитивным комплексом сооружений, не требовавшим существенных финансовых, трудовых и временных затрат. Исключением были немногочисленные укрепления, обустраивавшиеся на месте старых, еще античных крепостей, либо же резиденции крупных сеньоров, имевшие по нескольку оборонительных линий и внутренних дворов. Типичный же замок той эпохи представлял собой простую, грубо и без изысков, но прочно сколоченную обычно двухэтажную (реже этажей могло быть три и даже четыре) деревянную башню – так называемый донжон, возведенный на естественном либо насыпанном строителями земляном холме. Длина стены такой башни могла достигать 12 м, но нередко бывала меньшей. На верхнем этаже донжона жил сам хозяин замка с семьей, на нижнем размещались запасы продовольствия, инвентарь, конюшня и скот. В подвальном помещении, врытом в холм, могла находиться темница для пленников. Здесь же зачастую обустраивалась сокровищница замка, а также то, что позволяло укреплению выдерживать осаду, – колодезь, обеспечивавший обитателей замка водой. Вокруг башни выкапывали ров с валом с его внутренней стороны, на котором сооружали бревенчатый палисад. Через ров, обычно сухой, к въездным воротам перебрасывался съемный мост, который убирали при опасности нападения или осады.
Возвести деревянный замок при обилии строительного материала в покрывавших до 80 % территории Западной Европы лесах для хорошо организованной и должным образом мотивированной бригады строителей было делом нескольких недель, причем основное сооружение можно было поставить всего за несколько дней и даже чуть ли не за одну ночь. Строились такие укрепления без какого-либо разрешения от вышестоящих властей, более того, даже прямые запреты не способны были воспрепятствовать процессу озамкования. Так, капитулярий Карла Лысого от 864 г. гласил: «Мы хотим и настоятельно повелеваем, чтобы всякий, выстроивший в последнее время без нашего соизволения замки, укрепления и изгороди, совершенно уничтожил их к августовским календам, так как соседи и окрестные жители терпят от них много грабежей и стеснений». Однако все более слабевшая центральная власть была неспособна проконтролировать выполнение своих распоряжений, и они попросту игнорировались.
Процесс стихийного озамкования начался, как видим, уже в IX в., в значительной степени в связи с угрозой грабительских военных вторжений норманнов с севера и от побережья вдоль крупных рек, арабов с юга и венгров с востока. Строительство замков не прекратилось и тогда, когда внешняя военная угроза спала, ведь, наученные опытом предыдущих столетий, рыцари осознали, что замок является надежной опорой их власти в определенной местности. В нем можно было не только переждать неприятельский набег, отбивая штурмы и выдерживая осаду, но он позволял также держать в подчинении всю прилегающую округу, диктуя волю его хозяина окрестному населению. При слабости центральной власти, власти короля, и невысокой эффективности региональной власти крупных сеньоров, не способных одновременно уследить за всеми окраинами своих обширных владений, хозяин отдельно стоящего самовольно воздвигнутого замка имел все шансы прочно закрепиться на захваченном клочке земли. Власть такого шателена изначально не была юридически узаконенной, ее источником не было чье-либо пожалование, однако она обладала несомненным преимуществом – опорой на локально расположенную вооруженную силу, способную оперативно отреагировать на любые проявления неповиновения и обеспечить выполнение распоряжений. Вследствие этого власть сеньора замка была эффективной, действенной, а значит, и действительной, настоящей, признаваемой местным населением. Среди исследователей власть владельцев замков в границах подконтрольной им территории получила название «баналитетной (или банальной) сеньории» от германского слова «бан» – право издавать распоряжения и запреты. Такая сеньория получала властные полномочия, исходя из фактической возможности, а следовательно, и права реализовывать властные полномочия, осуществлять власть как таковую во всех сферах – административной, фискальной, судебной и военной.