Всемирная история. Российская империя

Галушко Кирилл Юрьевич

Впоследствии возникает стойкая ассоциация, связывающая «Украину» и казаков. С XVI в. Украина была местом основных интересных событий для населения Среднего Приднепровья. Казачество и Запорожская Сечь, обосновавшиеся на границе Дикого Поля, могли бы вызвать у нас ассоциации с тем самым, стоящим на границе половецких степей Переяславльским княжеством, впервые упомянутым как «украйна». Всеобщее распространение термина «Украина» поэтому логично относится ко второй половине XVII в., когда вся Надднепрянщина становится казацкой Украиной.

В фольклоре Украина обычно ведет себя крайне эмоционально, точно так же, как и в 1187 г.: стонет и плачет, о ком-то горюет. Малороссия стала отечеством официальным (она фигурировала в православном восприятии Киева, повлиявшем и на восприятие светских образованных людей), охватывая земли Левобережья. А Украина с XVII в. становится

отечеством эмоциональным, не ограниченным узкими рамками Гетманщины. Как во всем, связанном с эмоциями в восприятии отчизны, сложно четко ограничить в географии «пределы» этого чувства. Можно любить одну шестую часть суши, можно любить село или область. Но в целом Украина стала региональным народным названием для Надднепрянщины, попав в официальные названия до ХХ в. лишь однажды – в виде Слободско-Украинской губернии, просуществовавшей до 1835 г. и ставшей потом Харьковской.

Русь и ее народность

Историческая справка

Согласно мнению современных языковедов, никогда не существовало общего восточнославянского языка, и «древнерусская народность» не имела своего языка, кроме книжного – церковно-славянского или староболгарского. Но это было как латынь у англичан, немцев и французов. Неразговорный язык.

Государство Русь было коллективной собственностью рода Рюриковичей, «семейным бизнесом»; его стабильность зависела преимущественно от состояния внутрисемейных отношений. К сожалению (для подданных государства), у Рюриковичей не существовало обычая строгого наследования верховной власти старшим сыном, поэтому ее приходилось все время делить на всех сыновей, а им – спорить из-за старшинства. С учетом высокой плодовитости князей, делить приходилось на все большее и большее число пайщиков. Поэтому понятие «феодальная раздробленность» к Руси имеет весьма отдаленное отношение. Ведь тогда можно заметить, что (за исключением сильных боярской аристократией Галича и Новгорода) всюду мера раздробленности была прямо пропорциональна разрастанию рода Рюриковичей. Такие же проблемы стояли все время перед франкскими королями из династий Меровингов и Каролингов [8] . В Западной Европе это называют «долевым королевством». Но на Руси, в отличие от Франции, не сформировалась феодальная система в ее классическом варианте. То, насколько «древнерусский феодализм» не похож на «настоящий», ставит под сомнение необходимость вообще употреблять этот термин относительно наших тогдашних реалий.

8

Каждый член рода имел право на долю в наследстве, поэтому королевство все время дробилось, а консолидация зависела от того, удастся ли кому-то из братьев-дядей-племянников убедить других родственников в своем подавляющем превосходстве. Для этого приходилось родственников или истреблять, или «делать им предложения, от которых они не могли отказаться».

Повторюсь: на Руси князья или вырезали кровнородственных конкурентов, или достигали временного консенсуса – «триумвирата Ярославичей» [9] либо чего-то подобного. Члены рода мигрировали, в зависимости от ситуации, по городам и весям. Иногда случалось, что части семьи «пускали корни» на тех или иных землях, что укрепляло эти территориальные образования. Так обзаводились «отчиной»: Святославичи – в Чернигове, «Рогволожи внуки» – в Полоцке, Ростиславичи – в Перемышле и Прикарпатье, младшие Мономаховичи – в Ростове – Суздале – Владимире.

9

После смерти Ярослава Мудрого, в 1054–1068 гг. Русью правили совместно трое его сыновей – Изяслав, Святослав и Всеволод.

Но не было стабильной династии в Киеве. Киев был полем для военной игры в «высшей лиге» старших князей, которые опирались на свои ресурсы в регионах. Но следует заметить, что Русь не имела официальной столицы в узком значении этого слова. Это отнюдь не является чем-то уникальным для тех времен, когда у государей были в основном различные резиденции. К Парижу как к столице древние «французы» привыкли лишь к концу ХІІ в., именно тогда и в веке XIII там начали «застревать» разные административные органы, которые раньше мигрировали вместе с королем

по стране.

Киев как «мать городов русских» имел статус некоего исторического старейшинства. Оно и переносилось на князя, который сидел в Киеве, даже если он не был старейшим по возрасту. Эта система действовала до последней трети ХІІ в.

Позднее, чтобы считаться самым главным, уже было необязательно находиться непосредственно в Киеве. Но это отнюдь не значит, что кто-то мог «перенести столицу» куда-либо. Скорее, начали возникать новые столицы, отвечающие реалиям фактического распада единого политического пространства. Киевское государство, начиная с середины ХІ в. (и уж точно с 1132 г.), стало лишь конгломератом меньших, более крепких территориальных образований – тоже, по сути, государств, которые имели свою власть и администрацию, армию, внешние сношения и заключали союзы.

Пребывание в Киеве тешило самолюбие князя, но не давало ему гарантированных шансов на продолжение своей «великокняжеской» династии в стольном граде Владимира и Ярослава. Конкуренты выгоняли его в среднем через пару-тройку лет, а за это время он терял свои более надежные владения в регионах. Как тогдашние киевляне переносили эту чехарду, часто сопровождаемую разграблением города, страшно даже представить. В любом случае Киев был безусловной религиозной столицей, священным центром, и оставался таковым до монголов, несмотря на многочисленные попытки создать альтернативные престолы.

Исходя из вышесказанного, нельзя утверждать, что кто-то из последующих князей мог или желал «перенести столицу». «Старейшинство» нельзя перенести на «молодое» место. Наиболее увлеченные своими региональными интересами князья могли просто оставить в Киеве после себя «выжженную землю» (как намек конкурентам не лезть в их дела) и марионетку, представляющую их интересы, но они не могли утвердить «центр государства» в каком-либо ином месте, где могли создать уже свои, новые «столицы». Киевская Русь все более превращалась в конфедерацию разбросанных по огромному пространству волостей с правителями-князьями.

Их эфемерное единство было лишь сомнительной солидарностью чрезмерно разросшейся за 200 лет семьи, ведь князья вели обычную жизнь космополитической аристократии, роднясь и вмешиваясь в дела и конфликты других семей (половцев, поляков, венгров, скандинавов, вплоть до связей с Германией, Австрией и Англией).

Мы знаем из школьных учебников, что упомянутая раздробленность угнетала все прогрессивные умы того времени, и вопрос заключался лишь в том, когда же кто-нибудь «прозреет» и возьмется за восстановление единства. Но этому процессу воспрепятствовали монголы. Потом миссию «собирания русских земель» взяло на себя дотоле никому неведомое Московское княжество. Была Русь Киевская, стала Русь Московская. Но о «липовых» Русях мы уже поминали… Вопрос в следующем: а с чего бы это она должна была непременно стать «единой», если таковой практически никогда не являлась? Для нее естественным состоянием был конгломерат князей, земель и волостей. Тогда надо писать о том, что Московское государство на таком же основании «собирало» и земли распавшейся Золотой Орды, как наследник и борец за единство, – и ведь собрало: «Казань брал, Астрахань брал…» И уделять этому в учебниках следует столько же места, что и «собиранию» Руси, поскольку было собрано существенно больше – хотя бы по территории.

В нашем обыденном понимании «Русь» представляет собой некое единство не только Рюриковичей, но и народа. Мы слышали о «древнерусской народности», которая является «колыбелью трех братских народов – русских, украинцев, белорусов». Но на самом деле очень сложно представить, как население полиэтнической империи, – объединяющей вперемешку племена славян, тюрков, балтов и финно-угров, будучи неграмотным, не говоря на общем языке, имея отдельные племенные, городские (а скорее просто местные, волостные) самосознания, традиции и религиозные представления, ориентируясь на местную власть, а не на какой-то абстрактный и далекий Киев, – могло ощутить свою целостность не на уровне элиты, хоть как-то способной это единство вообще ощутить, а на уровне народа. Как можно стать древнерусской народностью, если живешь так, как твои предки за тысячу лет до тебя, и с опозданием на год-два узнаешь, что в ближайшем городище сменился князь/наместник, который 100 лет назад был варягом или хазаром, а сейчас русин. Разве что раз в год появятся представители власти – зайдут дань собрать – и все…