Всемирная история. Российская империя

Галушко Кирилл Юрьевич

Кроме того, если была «восточнославянская народность», то почему тогда не образовалась «западнославянская народность», ведь степень взаимной близости западных славян была такая же, как и восточных. То же можно спросить и о южных.

А теперь – о том, как можно делить славян. Особо не углубляясь в этот вопрос, на некоторых принципиальных моментах следует остановиться, опираясь на консультации языковедов.

Делить языки на группы в пределах языковых семей можно, используя разные критерии – фонетические, морфологические, грамматические, лексические. К примеру, мнение, что русский язык относится к восточнославянским, опирается на его грамматическую близость к украинскому и белорусскому, но лексически (по словарю) русский ближе к болгарскому (южнославянскому). В этом – наследие использования в деловодстве православной (церковнославянской) лексики. Украинский от белорусского отличает практически лишь фонетика (произношение). Есть поэтому и спорные области в Полесье и на Брестчине (Берестейщине). Если брать в качестве критерия использование фрикативного (взрывного) «г», то русский делится на северорусский, где «г» – звонкое, и на южнорусский, где «г» взрывное (как у украинцев).

Все эти признаки разделяют славян на множество разных групп, поскольку чего-то «эксклюзивного» в каждом славянском языке, такого, что не объединяло бы его с другим славянским, – крайне мало. Например, украинский язык выделяется среди славянских наличием простого будущего времени (как в латыни – «ходитимемо», «робитимете», «читатиме»).

Если брать древнерусский книжный язык, освящающий своим единством древнерусскую народность, то в нем мало общего с украинским (впрочем, писалось на этом языке предостаточно) и много общего с русским, хотя носители этого книжного языка оказались на территории современной центральной России гораздо позже, чем в Киеве.

Если же судить обо всем комплексно, то сейчас более адекватным и научно корректным представляется разделение на центральнославянскую группу языков и периферийные. К центральным относятся: украинский, белорусский, чешский, словацкий, верхнелужицкий, малопольские (южнопольские) говоры, а к периферийным: велико(северо)польские говоры и русский. У центральной группы – максимальное совпадение многих критериев и общих исторических факторов. Причем не следует в этом видеть какое-либо предубеждение автора относительно того, кто «главный», а кто «периферия» – речь идет о совершенно других нюансах. Центральные языки менее архаичные, они больше изменялись с течением времени, а вот «периферия» – она древняя, то есть русское и великопольское произношения получаются старше украинского.

Основным историко-лингвистическим критерием для центральной группы является иранское степное влияние – от взрывного «г» до множества лексических заимствований. Если не принимать во внимание разницу в произношении, то носители языков этой группы понимают друг друга без перевода, поскольку их словари максимально близки. Когда дружинники Ярослава Мудрого «задирали» дружинников польского князя Болеслава (окончательно присоединившего, кстати, Краков и носителей малопольских говоров к Польскому государству), интересуясь, не влияет ли лишний вес Болеслава на его способность влезть на коня, то они делали это без переводчика. Читать и понимать по-польски для украинца, хорошо знающего украинский язык, – не проблема. Это сейчас, когда часть украинцев знает русский как родной, кому-то может казаться, что украинский и русский необычайно близки, – но так кажется лишь потому, что они только эти два языка и знают. Если бы знали (как это было в XVI–XVII вв.) польский на том же уровне – выбор был бы не в пользу русского. Вспомним еще, что в XVII в. в Москве для переговоров с малороссами и литвинами (белорусами) держали толмачей (переводчиков) – странно, правда? Сейчас не держат из экономии – поскольку все украинцы могут говорить по-русски. А вот в XVII в. не могли…

Край Залесский

Историческая справка

«Залесье», то есть Волго-Окское междуречье, где теперь находится Москва, очень долго не было славянизировано. И, возможно, его даже не нужно было славянизировать. Там спокойно жили финские племена. Но в X–XI вв. туда проникают славяне, и одновременно эта территория захватывается киевскими варягами (русью). В XII в., после двухсот лет существования Киевского государства, младшая ветвь князей-Мономаховичей, которым не хватило уделов в Киевской земле, получает это владение. Киевские оккупанты устанавливают там жесткий режим, который не опирался на симбиоз со славянами и старыми вечевыми городами, как Киев. Юрий Долгорукий и Андрей Боголюбский устанавливают тут режим, который потом назовут азиатской деспотией. Русских как народа тогда еще не было, его создавали киевские оккупанты. Украинцев тоже еще не было, но просто если Среднее Поднепровье уже стало «поляне, ныне зовомые русь», то Залесье Русью назовут уже только во времена монгольского нашествия, и случится это через 400 лет. Поэтому есть проблемы со «старшим братом-россиянином» – во всех смыслах.

Несомненно и очевидно, что роднят Древнюю Русь и будущее Московское государство династические связи. Осевшие на северо-востоке или, как тогда говорили, «в Залесье» (за Брянскими лесами, отделявшими северо-восток государства от Киева), младшие Мономаховичи (от Юрия Долгорукого) были по всем параметрам Рюриковичи и вполне могли на что-то претендовать при общесемейных выяснениях отношений на остатках бывшей империи. Но было это возможно лишь до 1598 года, когда их род прервался. Романовы сами по себе к древнерусскому наследию имели весьма сомнительное отношение. У многих из литовско-русской аристократии было среди Рюриковичей гораздо больше корней, чем у Романовых, поскольку роднились они не только с младшими Мономаховичами, но и со старшими.

Еще один вопрос: имело ли само государственное образование, сформированное на основе некоторых северо-восточных княжеств с центром сначала во Владимире-на-Клязьме, а через некоторое время – в Москве (и вообще на территории современной Центральной России), право претендовать на все древнерусское наследие? Как мы уже упомянули, в самой древней Северной Руси эти территории Русью не считались. Например, в 1213 г. летописец говорил об одном из князей, отправившемся «в командировку» в Киев: «Он же иде из Москвы в Русь». Вообще северорусские летописи считают Русью юг этого большого государства, а не свою «малую» родину.

Но мы можем, наверное, поговорить об этногосударственном наследии – сохранившемся в лихолетья монгольского ига восточнославянском государственном образовании. (Можно

лишь предполагать, что Русь после культурной ассимиляции варягов стала неким восточнославянским государством [10] , хотя была по сути такой же пестрой средневековой империей, как Германская или наследие внука Карла Великого Лотаря, включавшее Лотарингию и Италию). Но для Центральной России и земель вблизи Москвы существует проблема их славянскости, поскольку мы не знаем в Волго-Окском междуречье летописных славянских племен; поблизости были кривичи (они еще долго не могли потом определиться, разрываясь между своими московскими и литовскими симпатиями, о чем уже упоминалось) и вятичи в верховьях Оки. Основным же населением в тех краях были финно-угорские племена (летописные меря – предки мордвы), а древние городские центры, такие как Ростов и Суздаль, изначально были не славянскими, а финно-угорскими. Конечно, младшие Мономаховичи, с некоторой обидой получившие в наследство эти далекие и бедные края, построили там свои форпосты, названные по городам-аналогам южной родины (но с приставкой «Залесский»), привели с собой какое-то количество челяди и дружины, способствовали миграции туда населения из центра государства (вспомним южнорусские названия вокруг Москвы), – но это, собственно, и все. Строили города, а во Владимире – аналог киевских Золотых ворот, – это был важный, статусный момент в самоопределении, дистанцировании от Киева. Но со славянами все равно были проблемы. Как пишется в «Словаре Брокгауза и Эфрона»,

10

Разговоры об «этнической принадлежности» раннесредневековой и средневековой государственности – дань автора дурным условностям этого «спора о наследстве». Русь была политическим образованием, полиэтничным по своему составу, порождением властной элиты, а не народным, этническим или «национальным». До Нового времени правящая элита по всей Европе считала себя отдельной космополитической нацией, отличающейся от подданных по происхождению (иначе почему бы они правили?). Рюриковичи невозможны без «призвания варягов», для них это основание законности их власти в землях, где царил беспорядок. Совпадения династических и государственных интересов были достаточно случайны. Вряд ли интересы Испании и Австрии совпадали потому, что и там, и там правили Габсбурги.

«В начале российской истории, в Х столетии, мы видим, что еще вся область позднейшей Ростово-Суздальской земли, колыбели великорусского государства, была заселена финскими племенами».

Развивает эту мысль «Советская историческая энциклопедия»:

«Колонизация этого края, которая началась в конце Х века, привела к обрусению мери и формированию тут впоследствии великорусской народности».

Однако же нет ничего обидного в наличии финно-угорских предков у будущих москвичей. Правда, надо признать, лучше всего живут сейчас те западные финские народы, которые сумели избежать ассимиляции славянами (а именно финны и эстонцы). Финно-угорскими являются такие названия, как Суздаль, Москва, Рязань, Кострома, Пенза, Вычегда, Вятка, Вологда, Онега, Кама, Холмогоры, Тамбов и многие другие. Повторимся: полно и славянских названий, дублирующих названия южнорусских городов – от Владимира до Переяславля, но это города, а не деревни, реки, озера и прочее, составляющее каркас местности и территории. Не стоит перечислять сотни названий рек и озер – это еще в 1871 г. сделал граф Уваров, изучая наследие мерянских племен. Кроме того, в Волго-Окском междуречье были неизвестны и многие общеславянские языческие праздники и обычаи. Видимо, у местных были иные традиции.

Известный русский историк-государственник ХІХ в. Константин Кавелин писал об этом так:

«Обрусение финнов составляет интимную, внутреннюю историю российского народа, которая до сих пор остается как-то в тени, почти забыта; однако именно в ней и лежит ключ ко всему ходу российской истории».

Кавелина к русофобам явно не отнесешь. Славян-земледельцев юга, столетиями живущих на украинских почвах и в украинском климате, вряд ли что-то могло заставить массово энергично мигрировать на север – в холод, болота и бедные земли (сейчас, когда смотришь российские фильмы и сериалы, с удивлением наблюдаешь жизнь дачников на рыжей земле, мы же, надднепрянцы, знаем, что земля в основном черная). Поэтому поминаемые часто версии о массовом бегстве населения из Среднего Поднепровья на север от половцев или татар необоснованны. Что мешало уйти от набегов крымских татар украинцам в XVI в.? Ведь эти набеги случались не реже, чем половецкие. Или жителям Северо-Восточной Руси сбежать от татарского трехсотлетнего ига дальше на север, в Сибирь, в тундру? Проще приспособиться к обстоятельствам, чем срываться в неизвестные места.

Вот мнение уже цитированного российского советского историка В. А. Кучкина:

«Земли Верхнего Поволжья и Волго-Окского междуречья, с течением времени ставшие географическим ядром русской государственности, а также центром формирования русской народности, были заселены славянами в сравнительно позднее время. Работы археологов выявили три основных направления славянской колонизации этой территории: с северо-запада по рекам Мсте, Мологе, Волге и далее по правым притокам Волги и левым притокам Клязьмы шла колонизационная волна новгородских словен, ославянившейся веси и, возможно, чуди; с запада, с верховьев рек Днепра и Волги, сюда двигались смоленские кривичи; со стороны юго-запада и юга по Оке и далее вверх по ее левым притокам расселялись вятичи. Начало проникновения словен в междуречье рек Волги и Оки приходится на рубеж IX и X вв. Примерно в то же время началась и кривичская колонизация этого региона. Вятичи появились здесь несколько позднее – в конце X – начале XI вв.».