Всемирный следопыт, 1927 № 11
Шрифт:
Позади был холодный мрак. Ночи, проведенные в этой пустыне, сливались и путались с темными пятнами, которые застилали глаза каждую минуту. Глаза нестерпимо болели от света. Точки, дрожащие на камнях, расплывались в черную холодную пелену.
На короткое мгновение всадник терял сознание, и до следующего толчка знобящий холод успевал прохватить все тело. Иногда Ворону казалось, что только минуту назад над головой светлело пыльное морозное небо с расплывшимися звездами. Магома искал колючки и плакал. Все кости ломило от холода — и был сон, похожий на бред
Истомленный конь падал на колени, и Ворон, придя в себя, осматривал людей. Они качались не вперед и назад, а вправо и влево. В следующую секунду забвения ему показалось, что он идет пешком. При каждом шаге коня он выставлял то одну, то другую ногу вперед. Как будто издалека донесся шопот Магомы:
— Верблюды идут слишком легко. Если кавалеристы узнают, мы все умрем.
— Ты прав, — отвечал Ворон.
Он стряхнул томительную дремоту и, подъехав к каравану, сказал пулеметчикам:
— Я никому не могу доверить воду. Поезжайте в строю.
Старые боевые товарищи Ворона оглядели его осоловелыми глазами и машинально исполнили приказание.
— Магома, веди верблюдов вперед, — сказал Ворон и оглянулся. Он увидел, что лошади эскадрона идут за караваном только в надежде на воду.
Было близко к полудню, когда Магома стал что-то объяснять командиру. Оба медленно разговаривали, еле ворочая пересохшими языками, и с трудом понимали друг друга. Прошло больше минуты, прежде чем они договорились. Следы Джунаид-хана сворачивали в сторону. Магома повернул верблюдов и пошел по следу.
Местность резко изменилась. Кони стали раскачиваться по-новому. На минуту все как будто пришли в себя. Сперва появились небольшие холмы песка, потом бугры, а через час люди с отчаянием увидели раскаленные серые песчаные горы. Их хребты, изломанные и уродливые, ежеминутно грозили обвалом.
Лошади одна за другой лезли вверх на крутой ползущий лесок. Ряды разрознились, и всадники ехали толпой. С каждым шагом брюхо коня обдавало снизу жаром, как будто копыта разрывали раскаленные угли. По стремя, по грудь коней заливало песком. Повернув назад, головой вниз, кони выбирались из струившегося песка. Грязные, землистого цвета, с черными полосами пота они снова поворачивали на подъем, надеясь на более устойчивую полосу.
Два верблюда оторвались от общей веревки и быстро отстали. Внизу белыми лысинами сверкала плотно убитая земля. Это были места, с которых перевалили дюны в последнюю бурю.
Верблюды быстро спустились и побежали по низу, вдоль барханов. Их соблазнила легкая дорога. Магома закричал и замахал руками, но было поздно. Песок заструился. Верблюды вытянули шеи и побежали с быстротой ветра. Но они наступали на края дюн — и этого было достаточно. Вся масса песка пришла в движение. Раздался дикий тоскующий рев. Грозно и глухо бухнуло по барханам[6]). Черным клубом, похожим на облако огромного взрыва, застлало всю котловину. Гребень дюны сорвался, как вершина гигантской волны, и похоронил обоих верблюдов…
— На этих верблюдах не было воды? — спросил хрипло Ворон, оглядываясь,
— Командир, — печально прошептал иомуд. — Это были наши последние верблюды с водой.
Ворон ничего не ответил, и общее движение продолжалось.
После полудня муки жажды стали нестерпимы. Носоглотки у всех высохли. Глотательные движения причиняли нестерпимую боль. Распухший язык сочился кровью и, касаясь десен, как будто обдирал кожу. Люди закрывали ладонью нос, надеясь сохранить последнюю жалкую влагу в легких, но сухой пыльный воздух врывался через высохшее горло и обжигал легкие.
В начале похода кавалеристы вытирали глаза от пыли. Потом началось слезоточение. Теперь пыль скоплялась у краев век, но глаза были сухи. Крупинки песку западали за веки и почти ослепляли людей, заставляя стонать от боли. Губы у всех потрескались до крови. Люди потеряли голос и разговаривали топотом…
Когда кто-нибудь нечаянно слишком приближался к верблюдам, пропыленный человек, похожий на Ворона, с круглыми глазами, налитыми кровью, яростно хрипел и грозил смертью. Виновный немедленно скрывался за ближайшим барханом.
Когда опустилось солнце и на короткое время серые пески стали малиновыми, а в ложбинах легли густые синие тени, толпа всадников остановилась.
Снова наступила морозная ночь. На отлогом бархане вповалку лежали и вздрагивали люди и животные. Забвение, исполненное мук, разостлалось без времени и надежды. Потом выпал иней, а вслед за ним поднялось беспощадное расплавленное солнце, и снова начался день.
VII. Белая тряпка.
Если бы Джунаид-хан ушел далеко, люди остались бы лежать на песке. Но с утра дважды были видны отсталые, еле плетущиеся всадники. Их обстреляли. Когда приблизились, то увидели два трупа с багровыми лицами и запекшимися губами. Очевидно у хана дела обстояли не лучше.
— Близко, вот-вот… — Эти слова волокли отряд вперед по барханам, как аркан влачит полузадушенного человека.
Ворон попрежнему не позволял никому приближаться к верблюдам. Ему казалось, что в двух или трех кубышках еще оставалась вода, но он не смел убедиться в этом. Ночью, когда он полагал, что все спали, он тихонько пошел к каравану. Он думал, что можно будет выдать людям по фляжке воды. Но со всех сторон стали подниматься скорбные фигуры и плестись вслед за ним.
Ворон потерял твердость. Он опустился на песок и заплакал. Шатающиеся тени с конями в поводу тотчас же остановились. Ворон готов был отдать им всю свою кровь до капли, но признаться в своей лжи он не мог! Он понимал, что люди погибнут, как только узнают, что воды нет. Поэтому он остался на месте до утра.
На рассвете, как только он приподнялся на локоть, головы лежащих зашевелились. Ворон встал и приказал выступать. Через минуту движение возобновилось.
Лошади несли на себе умирающих людей и тревожно шли за пустыми кубышками, как будто боялись потерять их из виду.