Всемирный следопыт, 1928 № 08
Шрифт:
Скоро он смог рассмотреть его во всех подробностях. Это было странное — на взгляд никогда не видавшего морских животных охотника — существо, похожее одновременно и на четвероногое и на рыбу. Ростом с человека, оно было все покрыто короткой светло-желтой шерстью. Короткая, маленькая по сравнению с туловищем морда с толстой верхней губой и щетинистыми усами, большие темные глаза, толстая шея, туловище, равномерно утончавшееся от плеч к хвосту. Животное упиралось в лед передними конечностями — не то лапами, не то толстыми плавниками. Задние ласты лежали вместе и напоминали издали рыбий хвост. Возле нерпы ползало два серебристо-серых щенка.
Разглядев, наконец, нерпу и удовлетворив свое любопытство, Кузьма стал устраиваться, чтобы было удобно стрелять.
Но едва он повернулся, хэп мгновенно поднял голову. Охотник понял, что сделал оплошность, прижался ко льду, отогнул на себя парус и замер. Прошло несколько минут. Зверь, наконец, успокоился. Белый щит охотничьих санок он, очевидно, принимал издали за стоящий торчком торос.
«А нерпа большая, пуда на три», — радостно прикинул Кузьма в уме. Он колебался: кого бить? Зверь даст пуда два жиру, а у молодых ценны шкурки. Наконец, вспомнив о недостатке провианта, остановился на большом и начал старательно целиться. Он знал, что надо бить наповал. Нерпа так жирна, что при ранении не в голову пуля, едва проходя через толстый слой сала, причиняет мало вреда. Но даже и опасно раненая, нерпа не бьется на льду, а бросается под воду, и добыча таким образом уходит от охотника.
Раздался оглушительный выстрел.
Щенята мгновенно юркнули в воду. Взрослый зверь судорожно дернулся и недвижно распластался на льду…
Нерповщики «натакались» на действительно удачное место. Нерп оказалось множество. Почти каждый день в про-меты им попадались молодые нерпы, весом от пуда и меньше. Больших добывали винтовкой.
Через два дня у промышленников было уже восемь нерп. Степан сиял. Вопрос о продовольствии более их не тревожил. Нерпичьего мяса и жиру было вдоволь. Обычно с утра они уходили осматривать сети, потом отыскивали новые пропарины и «скрадывали» зверя на льду. Проходив за день километров пятнадцать-двадцать, к вечеру возвращались в балаган, ставили прометы, ели и заваливались спать.
Нерпичье мясо и жир противно пахли ворванью, и Кузьма с непривычки плохо переносил эту пищу. Старик ел за обе щеки. Но выбора Кузьме не было. Оставалось утешаться удачно попавшимся местом.
Нерпа все шла и шла к ним. Это было какое-то дикое промысловое счастье, то, что случается иногда на охоте и что в Прибайкалье зовется «фарт». Один день походил на другой и в налаженном труде и азарте охоты казался часом. Две недели промелькнули незаметно. Между тем, становилось все теплее. Лед мало-по-малу совсем испортился. Так как это происходило на середине моря, то ближе к берегам, конечно, теперь появилась уже и вода. Кузьму начало беспокоить возвращение.
Однако в виду удачи
Сколько они ни били нерпы, им хотелось все больше и больше. Старик целыми вечерами только и делал, что подсчитывал, сколько выйдет жиру. Страсть к наживе разгоралась в них все сильней. Кузьма заикнулся было об отъезде, но Степан не стал и слушать.
А весна, действительно, шла дружная…
Однажды Кузьма провалился во льду и едва не утонул. Только после этого он заговорил серьезно об отъезде. Лед уже совсем развезло, и охота стала почти невозможной.
Кузьма был сильно напуган.
— Прежде смерти умирать нечего, — утешал его Степан. — И не по такой дороге на Байкале езживали.
Втайне он рассчитывал, что они натолкнутся на артель с баркасом, которые промышляют нередко до самого вскрытия моря. Надеялся и на ночные заморозки. Но опытный нерполов понимал, что время ими уже упущено и дело обстоит очень серьезно, и в тот же вечер поспешно стал собираться.
Когда они выехали, Байкал представлял пустыню, постепенно затопляемую водой. Лед был во многих местах совсем слабым, ровным, потемнел, пропитался водой и слегка колебался под ногами. То-и-дело попадались провалы и полыньи.
Одни они из всех промышленников так запоздали. До зимовья им оставалось еще километров полтораста…
К несчастью, море закрыло сплошным холодным туманом. Во мгле легко можно было попасть в полынью, зато лед не таял, и Сивка бодро тащила сани. Кузьма даже повеселел. Старик был серьезен. На другой день из мутной завесы вдруг выглянуло и заблистало солнце.
Стало жарко. Беда! Вода так и зажурчала по льду. Через час-другой ехать стало невозможно. После долгой маяты с вытаскиванием коня Степан плюнул и молча стал распрягать.
Кузьма совсем голову повесил. Что это значило? Что теперь делать?
— А вот, смотри, — невесело усмехнулся старик.
Это был тоже байкальский способ на такой трудный случай. Степан вытащил из саней доски, разложил их, как мост, на льду, на них поставил лошадь. В таком положении надо было ждать вечера, пока станет подмерзать.
Великолепен был апрельский день. Высоко сияло солнце. В безоблачном небе летели, приветствуя весну, птицы, возвращавшиеся из зимовки в Монголии и Китае. Нерполовы лежали на льду в тоскливом ожидании. Нескончаемо тянулся день. Хрупкий ледяной покров, державший охотников над пучиной Байкала, с каждой минутой таял у них на глазах.
Настал тихий вечер. На фоне зари вырезалась узорчатая цепь гор. Золотом, багрянцем, розовыми, фиолетовыми и зелеными тонами — неописуемым великолепием красок расцветилось небо. Феерическая красота заката обещала и на завтра гибельную для них ясную ветреную погоду.
Ночью они поехали, в пути все время приходилось помогать коню.
Утром опять распрягли Сивку и в отчаянии легли на лед. Каждый час могла налететь сарма [38] ) и очистить море. Поэтому по утрам Степан первым делом глядел с опаской на далекие хребты, не «закиселило» ли где вершины, нет ли на них облаков, что было верным признаком наступления «горной» погоды.
38
Сарма — чрезвычайно сильный северо-западный ветер.