Вслед за Бурей. Дилогия
Шрифт:
– А куда мы плывем?
– На пустой островок, - оторвался от горьких раздумий Кабаз.
– Тот, что напротив южной косы. Будешь там жить.
– Не буду... Помру я там, - обреченно вздохнул паренек.
– Но лучше уж так.
– Не помрешь. Я тебе еду привозить стану, - обнадежил мальчишку охотник.
– Если глупостей сам не наделаешь, выживешь. Главное, бежать не пытайся. Сиди тихо и жди, когда Инга остынет. Может быть, и простит. Ты ее не насилил, и вообще...
– Инга... это Марика что ли?
– удивился мальчишка.
– Не, она не простит. Такие прощать не умеют.
Чажан обреченно вздохнул, но уже миг спустя резко выпалил:
–
– Не пойдет, - недовольно буркнул Кабаз, осознавший, что сболтнул сейчас лишнего.
– Никто не должен знать, что мы здесь. Так что и думать забудь.
– Я никому не скажу, - то ли с детской наивностью, то ли в хитром притворстве пообещал паренек.
– Скажешь, еще как скажешь. Вот, начнут с тебя Мирты, или Варханы шкуру драть, так сразу и выдашь нас. Никуда я тебя не пущу. И хватит об этом.
Лисек горько вздохнул, понимая напрасность дальнейшей мольбы, и то недолгое время, что занял остаток плавания, прошли уже в обоюдном молчании. Настроения для разговоров не было ни у одного, ни у другого. Мальчик и юноша слишком много сегодня потратили сил и эмоций.
Когда лодка наконец уткнулась носом в песок, и люди ступили на берег крошечного островка рассвет уже подбирался к границам Долины. На востоке край неба еще не алел, но уже прояснялся. Темнота отступала, и возвращавшейся видимости уже вполне хватало, чтобы в подробностях разглядеть будущий "дом" Чажана.
Продолговатый клочок суши достигал в длину сотни шагов, но вот вширь расходился скромнее - двадцать-тридцать, не более. Середину покатого островка покрывала пожухлая поросль трав вперемежку с колючками. Ни единого захудалого деревца, или даже куста не прижилось на этом кусочке земли. Или даже вернее песка. Унылое пустынное место. Для изгнанника - самое то.
Осмотревшись, Кабаз еще раз наказал Лисеку не пытаться удрать и, спихнув лодку на воду, вновь забрался в долбленку. Отплывая, охотник неожиданно вспомнил о чем-то. Дал обратный гребок, замедляя ход и, махнув пареньку, прокричал:
– Эй, малец! А тебе лет-то сколько?
– Да двенадцать, кажись, - отозвался Чажан.
– Дни давно не считаю. Мож, одинадцать еще.
– Пусть уж будет двенадцать, - утвердил возраст пленника родич.
– Это много - почитай взрослый. Чуть-что совесть сильно не взвоет. Ты учти, не послушаешься - пеняй на себя. Поймаю на большом острове - убью.
Сказав это, Кабаз снова взялся за весла, и, уже не смотря на мальчишку, мощными гребками погнал челнок обратно к пляжу, туда, где оставил Ингу.
Добравшись до места, охотник убедился, что за время его отсутствия здесь мало, что изменилось. Рыбачка перестала плакать, но продолжала подпирать лицо руками, ссутулившись и подобрав колени к животу. На появление Кабаза Инга никак не отреагировала, и тот, решив ее не трогать, с натугой поволок долбленку к зарослям.
"Пускай придет в себя, тогда поговорим." - подумал про себя Кабан, а вслух сказал:
– Тебе поспать бы. Если что, я возле лодок.
Ответа не было. Зато явилось солнце, и первые лучи погнали по воде блестящую дорожку к острову. Приятное тепло достигло кожи юноши, напомнив враз, что все подвластно смене. День изгоняет ночь, свет - тьму. Придет пора и их с рыбачкой счастья. Кабаз зевнул и развернул ход мыслей к вещам простым, таким как сон и мягкая трава под головой.
***
Все-таки боги наделили
– Он как взял ее в жены, я совсем обезумела. Думала, самой в реку броситься... Не смогла. Его убить захотела - и поделом бы гаду. Но собиралась все с духом, собиралась... да тоже струсила. Потом целый месяц гнев и обиду копила. Извела себя до нельзя. Аж зубами от злости скрипела. В какой-то момент не смогла себя больше сдерживать и сорвалась. Убила Лейду. Утопила в Великой реке - ну, ты знаешь. Вроде бы и отомстила обоим, а лучше не стало. Наоборот, даже хуже, чем прежде пошло. В душе чернота какая-то появилась. Как-будто тяжелый камень на сердце давит. Холодный. И сейчас его чувствую. Не уходит, крепко засел.
– Инга прижала руки к груди, прислушиваясь к своим ощущениям.
– А Шаргаш-то и не особо расстроился. Ему-то что? Баб в клане хватает, а про любовь он и слыхом не слыхивал. На кой она ему? Так что за зря я девку к духам отправила. Без всякой для себя пользы. Один раз сглупила, и теперь мне всю жизнь с этим мучиться. Боль эта, хоть и стихает со временем, но на совсем, чувствую, никогда не уйдет. Да я уж привыкла - терплю. Ну, а тварину эту я так тогда возненавидела, что как только ты у нас объявился, сразу поняла - сбегу. И сбежала.
Девушка замолчала, погрузившись в раздумья. Не нашелся, что сказать и Кабаз. Какое-то время посидели в тиши, а затем Инга вернулась из прошлого и продолжила говорить о делах уже нынешних:
– А Чажанчика своего корми уж, раз взялся. Только, чтоб гаденыш так на отмели и сидел. Если здесь объявится, я его точно прикончу. У тебя-то кишка тонка.
– Не объявится, - уверенно пообещал Кабаз.
– Он тебя до смерти боится, да еще и я припугнул. Теперь-то уж можно расслабиться.
– Это вряд ли, - безрадостно проговорила Безродная.
– Зря ты все это затеял. У заморыша такая же гнилая душонка, как и у всех в их ватаге. Жаль не хватило у тебя духу сразу сделать, как надо. Теперь-то оно сложнее, без пыла. На горячей крови всяко легче убить. Сам ведь знаешь. А рано, или поздно все-ровно придется. Не мы его, так он нас. Мировой я не дам.
– Время лечит. Простишь, - осторожно предрек охотник.
– Есть вещи, которые только пламя погребального костра вылечить может, - сверкнули былой злобой глаза рыбачки.
– Ладно, пошли сеть проверять. Пора уже.
***
На следующий день, прихватив с собой несколько желудевых лепешек и большую копченую рыбину, Кабаз отправился к пленнику. Охотник сознательно сделал настолько большой перерыв, чтобы Лисек сильнее прочувствовал голод. Изможденный Чажан в любой миг мог сорваться и вплавь отправиться к острову на поиски пищи, чего делать было нельзя. Такой поступок не сулил мальчишке ничего хорошего, и потому охотник несильно верил в возможный побег. Несмотря на свой возраст, Лисек казался довольно сообразительным малым. Но кто его знает - вдруг не утерпит и сделает глупость? Кабан понимал, что своими действиями сам подталкивает паренька к роковому поступку, но на чаше весов лежало слишком многое, чтобы обойтись без серьезной проверки. Жизнь девушки родич по-прежнему ставил превыше всего.