Встреча с чудом
Шрифт:
— Где ты была? — спросила Ася.
— По берегу шаталась, зарю встречала.
Космач потянулся к Славкиному сахару, она звонко щелкнула его ложкой по лбу, захохотала. Уходя с Петровичем в маршрут, весело крикнула:
— Хлеб казенный не зря едим!
Ася радовалась за сестру, но не могла понять, что случилось.
И на другое утро Славка опять выскользнула из палатки в рассветные сумерки, опередив Петровича. Ася настороженно приподнялась. Но не слышала она скрежета прибрежной гальки, шепота, хлюпанья и стука весел.
И опять Ася подозрительно спросила за завтраком:
—
— Окуней ловила, грибы солила, цветы собирала, ноги разминала, — Славка засмеялась, закинула голову, показав полную, загорелую шею.
И на третье утро опять плеснули весла и лодка скользнула под нависшие ветви. Они мели по головам, взлохмачивали волосы. Прозрачный месяц таял в лучах солнца. Барабанил трехпалый, черно-пестрый дятел в золотистой шапочке.
Чара, балуясь, подмывала деревья, и они валились на воду, но все еще цеплялись за берег корнями, а река трепала их за зеленые космы, тянула, что есть силы, озоровала.
Под эти лежачие деревья и спрятали лодку, а сами сели в кустах на прохладный песок. Перед ними был узкий, длинный остров, заросший ольхой. За островом неслась река, а здесь остекленела тихая протока, розовая от зари. Взбулькивали рыбки, по стеклу разбегались круги. Сидели обнявшись, набросив на себя один плащ. За островом, на том берегу плотно сомкнулась тайга.
Славка что-то хотела сказать, но вдруг припала к Колоколову. За островом закричали ровно бы гуси, но только голоса эти были ниже, мощнее и музыкальней, словно проводили смычком по самым толстым и звучно поющим струнам виолончели.
Не успела Славка спросить, что это, как из-за острова взмыла огромная белая птица. Прекрасны были ее размахнувшиеся крылья. За ней, тоже поражая медленно машущими крыльями, выплыло еще несколько птиц.
— Лебеди! — шепнул Колоколов.
Птицы на розовой воде сияющего плеса чуть колыхались большими комьями снега. От них расходились круги. Розовая вода бросала отсвет, и царственные лебеди тоже слегка розовели.
У Славки глаза были испуганно восхищенные.
Вот пара лебедей, гордо изогнув змеино-гибкие шеи, подплыла к деревьям, что легли на воду, и стала щипать листья. Два других лебедя скользили к острову, скользили беззвучно и невесомо, как пена. Казалось, они плыли, не шевеля лапами. Просто их несло желание отведать свежей травы на бережке. Два других, перевившись шеями, чистили друг другу перья. А на середине протоки самый крупный и величавый лебедь-вожак вонзил в воду длинную шею и размахнул крылья, звонко ударил ими по воде, еще и еще раз ударил, и посыпался сверкающий ливень сначала вверх, потом на спину лебедя. Славка и Анатолий сидели обнявшись. Заря смотрела на них, тайга укрывала их, звонкая зарничка пела им.
Славка задела куст, ветка хрупнула, и лебеди все как один подняли головы, замерли. И тут в тишине протоки невидимый смычок ударил по самой толстой струне, и она пропела низко, звучно и печально. Лебеди взбросили крылья, с которых посыпались капли, и, тревожно крича, улетели за остров.
Славке показалось, что она и не дышала все это время, что она слушала какую-то смутную музыку. В ушах все еще звучала виолончель.
— А ты знаешь, как лебеденок отправляется в первое путешествие по воде? — спросил Анатолий. — Он
— Сколько же всего на земле, — задумчиво проговорила Славка. — Я никогда не забуду это лебединое утро.
Она откинула голову, и он поцеловал ее шею. Долго смотрел ей в глаза.
— Мне без тебя не жить.
— Если ты это сам себе скажешь через год — я вернусь, — проговорила Славка, обдавая его лицо теплым дыханием. — И если я сама себе это скажу — я вернусь.
Протока из розовой стала солнечно-пятнистой.
— Пора, — прошептала Славка.
— Я через три дня ухожу в Чапо.
— Как много еще! Целых три утра наших и целых три вечера!
И все-таки эти дни, пожалуй, оказались лучшими в жизни Анатолия Колоколова. Он был один, но он не был одинок. Его окружали кипящая на перекатах река, что порой неслась потоком сияния, гуси на песчаных косах, солнечные елани с дикими козами, лунный свет, сочившийся в лесную темноту, пахнущая соснами тишина, глухой мрак у костров. В последнее время все это было его жизнью. В ней теплились лучики надежды, вскипало нетерпение.
Руки хватались за весла, бурлила вода, лодка уносилась в поток сияния. Колоколов пробивался к заветной встрече.
Да что значит для молодости сто, двести километров по течению?
Он ночевал на песчаных отмелях, он смотрел радостные и страшные сны в лодке, привязанной к упавшему на воду дереву. И всю ночь под ухом хлюпала вода, всю ночь она, как люльку, колыхала его лодку.
Его ночные костры спускались все ниже и ниже по извилистой реке, и по их движению видно было, как он приближался к протоке с лебедями. И за то, что он пробивался к Славке, Чара поила его хрустальной водой, тайга угощала рябчиками, земля одаривала лунными ночами и серебряными дорожками на реке, небо стряхивало ему звезды и разжигало зори.
А Колоколов был беден, как бывает бедна молодость. Он мог в ответ этому лесному краю подарить только свою любовь.
И вот теперь последний костер его горел на берегу тихой протоки, где плавало несколько белых лебединых перьев.
Пройдут три дня, и костры его двинутся вверх по реке.
И кто знает, какие это будут костры?
Костры радости или костры горя?
А в общем в двадцать четыре года, когда глаза ярки и зорки, а тело стремительно и ловко, — душа больше радуется и надеется, чем унывает и отчаивается. Что-то заставляло его верить, что Славка не уплывет на корабле, а умчится с ним на оленях. Он ясно чувствовал ее смятение, а уж если человек заколебался, то не так-то трудно увлечь его на свою тропу...
Он с хрустом потянулся.
Восторженно верещали птицы.
По земле ползала рваная тень дерева.
Клетчатая рубашка полетела на куст, брюки на ветку сосны, и бронзовое, поджарое тело веретеном вонзилось в воду. Видно было, как оно буравило прозрачную, текучую толщу. За ним на поверхности тропкой вздувались и лопались пузыри.
Колоколов подплыл к лебединому перу, посмотрел на берег.
К воде лохматой ратью теснился лес в лешачьих космах седого мха.
Колоколов вспомнил, что прошлым летом вокруг Чапо безжалостно вырубили такие же заросли.