Встреча с пришельцем (сборник)
Шрифт:
А он: «Позже, позже заходите». Захожу позже. Все еще сидит над моим романом. Жена прибежала, сцену ему устроила. Мол, где был, почему дома не ночевал. А он ей: «Сейчас, сейчас все объясню! Дай только узнать, как восьмое убийство раскрыли». Начальство звонит, он трубки брать не хочет — читает. Наконец закончил. «Ну как? — заглядываю. — Понравилось?» А он как раскричится: «Из-за вас у меня столько неприятностей! И на вызов начальства не явился, и жена обещала на развод подать! И вообще ночь не спал, сердце болит! Короче, забирайте ко всем чертям свою писанину и на
— Впервые слышу, что ты детективы пишешь, — искренне удивился я.
— А про то, что пьесы пишу, слышал? А я пишу. Понес как-то одну к режиссеру. Прочитал он и говорит: «То, что твои герои вначале сидят не на сцене, а в зале, — это даже свежо. То, что главный герой висит, зацепившись одной рукой за люстру, — оригинально. То, что суфлер пользуется мегафоном, — находка. По почему в пьесе вообще отсутствуют декорации?» — «А потому, — объясняю, — что театр ваш бедный, средств выделяется немного. Для чего лишние деньги тратить?» — «Допустим, — соглашается он. — По почему все твои герои одеты в одинаковые спортивные костюмы?» — «И это легко объяснить, — говорю. — Всем известно, что вы на ножах с костюмершей. Вот и имеется возможность доказать, что в ее услугах театр не нуждается». — «Прекрасно, — продолжает режиссер. — А чем же тогда герои будут отличаться один от другого? Они у вас и по характерам одинаково примитивны». — «Какие актеры, — говорю, — такие я им и роли приготовил. Более солидного никто из них не потянет». — «А где в пьесе конфликты? — кричит он. — Поймите, тут нечего делать режиссеру!» — «Этого я и добивался, — объясняю. — Режиссер вы молодой, опыта еще не имеете…» Обиделся он, кинул пьесу и ушел. Вспыльчивый народ…
Я купил еще две бутылки пива.
— А как-то решил заняться репризным жанром, — опять начал Свистюк.
Но я остановил его.
— Давай лучше расскажу о себе, — предложил я.
— Давай, — милостиво согласился он.
— Тебе не кажется, что я похож на Вячеслава Гарпуна?
— Как брат. Во всяком случае, двоюродный.
— Так вот, я и есть тот самый Вячеслав Гарпун. Собственной персоной. Вместо меня похоронили другого. В его пиджаке были мои документы. Вернее, на нем был мой пиджак…
Свистюк затрясся от гомерического хохота.
— Ну у тебя ж и голова работает! Если бы я имел такую фантазию, то обязательно написал бы фантастический роман…
— Нарушаете, граждане, — непонятно откуда взялся милиционер.
— Извините, — смутился Свистюк.
— Послушайте, заберите меня в отделение, — попросил я милиционера.
Тот аж оцепенел от удивления.
— Серьезно прошу, заберите.
— Пока что нет оснований, — сказал он наконец.
— Ну а если я вам сознаюсь, что ограбил банк, что я агент двух иностранных разведок и заклятый валютчик, тогда заберете?
— Не понимаю, чего вы добиваетесь? — насупился милиционер.
— Встречи с вашим следователем. Ему раз плюнуть установить мою личность. Тогда все станет на свои места.
— Все станет, а ты сядешь, — скаламбурил Свистюк.
— За что? Чем я провинился?..
— А если ничем,
Ночевал я у Свистюка.
Утром он познакомил меня со своей женой, представив как самого гениального человека нашей эпохи. Нельзя сказать, чтобы она была в восторге от знакомства, но завтраком накормила.
— Подозреваю, что дома тебя ждет небольшой фейерверк, — заметил Свистюк.
— Это мягко сказано, — согласился я.
— Тогда оставайся у меня и живи сколько хочешь, — обрадовался он.
— Благодарю. Возможно, и следующей ночью воспользуюсь твоим гостеприимством, — на всякий случай пообещал я.
…Оглядываясь вокруг, я юркнул в парадное и, пугаясь собственных шагов, стал подниматься по лестнице. Шел на ощупь: электрик, как всегда, зарабатывал себе премию за экономию электроэнергии. Топот сверху заставил меня прилипнуть к стене. Пробежал, едва не задев меня, Васька с четвертого этажа. Щелкнул замок. Кто-то прямо на меня что-то вытрусил. В квартире напротив залаяла собака. Потом все стихло.
Я остановился у своей двери и на всякий случаи нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Тогда я пошарил под ковриком. Ключ, как всегда, был на месте. Дрожащей рукой я вставил его в замок и вошел в квартиру.
Возможно, этот мой поступок кому-то и покажется легкомысленным. Но слишком нестерпимым было желание хоть на несколько минут оказаться в родных стенах, среди вещей, дорогих моему сердцу. Я обошел гостиную, задумчиво, словно оценщик из магазина «Мебель комиссионная», трогал лакированную поверхность шкафов, серванта. На письменном столе лежала моя папка с бумагами, которую я не успел перед отъездом на Кавказ спрятать в ящик. Все было как прежде. Если не считать моего портрета, висевшего на стене в черной рамке.
В кухне, как всегда, букет аппетитных запахов. На плите еще не остывший борщ. Наверное, утром доваривался. Конечно, я не мог не попробовать этот, как мне показалось, шедевр кулинарного искусства.
Но находиться долго в квартире было опасно. Хотя уроки у Леси и заканчивались где-то в час, я решил на всякий случай не задерживаться. Нижний ящик стола, где я держал свои документы, был не заперт. Я достал красный блокнотик, из-под обертки вытащил 120 рублей — деньги, которые собирал на подарок жене в честь нашей пятнадцатилетней семейной жизни.
В этом же ящике я нашел телеграммы соболезнования. Почти во всех текст был стандартным. Все глубоко скорбели по поводу моей безвременной кончины. Но особенно многословно скорбел, как ни странно, герой одного моего фельетона. Наверное, так обрадовался моей смерти, что и денег не пожалел.
Кожаная папка, которую я искал, оказалась на самом дне. В ней хранилась тетрадь с моими студенческими стихами. Интересно, что скажет о них Юрий Юрьевич Тощенко.