Встреча со Зверем

Тирс Зена

— Если и встанет, боюсь, что с такой раной…

— Драться не сможет, — закончил Циндер, стиснув зубы. — Проклятый галинорец не только Виггу навредил.

— После Эскелле я тоже думал, что он не выживет. Но он удивил нас, — проговорил отец Сетт, подойдя к Рейвану, чтобы сменить мешок с лекарством.

— Он обязан выжить и теперь, — произнёс Циндер. — Даже если не сможет сражаться. Я поставлю его хранителем крепости.

Отец Сетт вознегодовал. Он отдал всю жизнь служению ордену, всем кзоргам

он был словно отцом, поскольку из его рук они получали заветное зелье. Чтобы теперь молодой покалеченный кзорг был над ним господином? От злости отец Сетт выронил мешок, и содержимое расплескалось по полу.

Циндер почувствовал недовольство старого хранителя и решительно развернулся к нему.

— Кзорги, остающиеся в крепости, слабеют при тебе, отец. Им нужен воин во главе, а не старец.

— Как прикажешь, Владыка.

Отец Сетт кликнул раба, чтобы тот убрал на полу, а сам с рассудительным спокойствием начал подготавливать новый мешок.

— Но ты не знаешь кое-чего, Владыка, — произнёс он, отмеряя дозу экстракта. — На Звере раны не от рисской стали. У него на руке следы от шипов кзоргского наруча.

Гегемон вновь повернулся к Рейвану, сорвал покрывало и рассмотрел руку. Узнав царапины, Циндер вонзил пальцы в увечное плечо кзорга.

Рейван проснулся от жгучей боли, но пошевелиться от слабости не смог. Ожесточённый взгляд гегемона говорил ему, что он попался: Циндер всё знает и лёгкой смерти не будет. Рейван оскалился, желая вцепиться в глотку убийце своего отца, даже если это была бы последняя атака в его жизни, но вдруг понял, что всё ещё связан ремнями. Бессилие горячо потекло по жилам вместе с кровью из плеча.

— Откуда на тебе раны от кзоргских шипов, Рейван? — произнёс Циндер.

— Я пытался выжить, — хрипло проговорил кзорг.

Циндер глядел на бьющегося под его рукой Зверя и понимал, что скучал по его оскалу, по звону стали и песне ярости, которую они вместе возносили небу во время боя. И оттого гнев, рождённый мыслью о предательстве Рейвана, горячо обжигал Циндера и заставлял его глубже вонзать в Зверя пальцы, пока тот не потерял сознание от боли.

Отец Сетт испугался гнева гегемона и спрятался за столом с перегонными кубами.

— Владыка, — сказал старый хранитель, — Зверь был при осаде Хёнедана, может, в тесноте боя кто-то из своих его поранил?

— Подними его, слышишь? — развернулся Циндер. — Поставь его на ноги. Он нужен мне!

— Его мать, быть может, спасла бы его. Призвать её?

— Нет. Она вовсе поседеет, если это увидит… — Циндер устало отёр лицо руками. — Призови Владычицу Маррей. Заодно я расскажу ей о смерти её полюбовника. Пусть знает, что бывает с теми, кто отступается от долга!

11-1 Добродетель

Владычица

Маррей прибыла в Харон-Сидис, и стражники-кзорги в чёрных чешуйчатых доспехах проводили её к гегемону.

В стылых коридорах крепости, куда не заглядывал свет солнца и не проникало дыхание природы, стоял недвижимый воздух, наполненный запахом плесени и греха. Так казалось Маррей. Её руки, укрытые плащом, холодели при мысли о том, что здесь царило надругательство над Богиней, кощунство, которому покровительствовали набульские правители.

Когда Владычица получила послание из Харон-Сидиса — призыв явиться в крепость для лечения, то не принять его она не могла. Однако привычный страх и отторжение этого чёрного места скрасила радость при мысли, что она, возможно, увидит кзорга-рисса.

Стены и своды зала утопали во тьме, и Маррей приходилось судить о его размерах по далёкому отзвуку своих шагов. Циндер ожидал Владычицу, восседая на каменном троне. Шлем в виде морды зверя, под которым скрывались его уродства, отражал свет горящих факелов на колоннах, и вся фигура гегемона казалась Владычице отлитым бронзовым изваянием.

— Несомненна любовь Великой Матери, — поприветствовал Владычицу Циндер.

— Воистину несомненна, — ответила Маррей. Она предстала перед Циндером колкой, холодной и торжественной, в облачении жрицы. — Чем обязана? Помнится, ты мне запретил сюда являться после…

— После того, как ты забрала у меня мою собственность. Но кое-что изменилось.

Гегемон немного помолчал, а затем неспешно развернул сверток, лежавший у него на коленях. Маррей увидела в руках Циндера завядший кусок плоти Дэрона.

— Вопреки закону ты увела раба-галинорца из этих стен, — сказал он. — А потом ты предала с ним своего мужа. Вот, посмотри: закон теперь восторжествовал.

Циндер хотел бы увидеть на лице Владычицы боль от утраты любовника и уязвимость. Он желал надругаться над Богиней в её обличии за всё, что с ним самим сделалось. И если бы галинорец не предупредил Маррей о поступке Рейвана, то Циндеру удалось бы добиться желаемого.

Владычица лишь усмехнулась в ответ:

— Плакать не буду.

Гегемон стиснул челюсти. Маррей услышала, как воздух вокруг неё зазвенел от его злости. Циндер убрал свёрток и встал.

— Что ж, я был прав на твой счёт. Сейчас ты показала мне истинное лицо нашей Богини, — сказал он, медленно приблизившись. — Вы не способны на любовь, о которой говорите. Самое большее, на что вы способны, — это жалость.

Маррей отвела взгляд, пытаясь не дать Циндеру сломить себя. Он насмехался над верой, и она, принимая его правоту, корила себя: ведь она, жрица Великой Матери, брезговала находиться рядом с ним, с кзоргом, и никогда не смогла бы любить подобного ему.