Встретимся в раю
Шрифт:
— Сколько я себя помню, — прокряхтел главный редактор, — государство всегда переживало трудности. И всегда, что характерно, пыталось выкарабкаться за счет литературы, искусства, печати… То есть за счет духовных отраслей. Потому мы и живем так, как живем. Хочу еще заметить, господин Вануйта, хоть я и не юрист… Убытки и упущенные возможности — две большие разницы.
— Повторяю, — холодно сказал Вануйта, — дискуссии не входят в мои функции. Сейчас я жду заключения.
— Да оно у вас в портфеле! — фыркнул редактор. — Григорий, налей всем… Видите ли, господин Вануйта… Пусть я старый продажный цирковой пудель, но у меня одно несомненное достоинство — хорошо выучил свои трюки. О ваших
— Вообще-то… у меня лишь проект, — заколебался Вануйта.
— А мы его возьмем за основу и примем в первом чтении, — оскалился Виталий Витальевич. — Делов куча…
Вануйта достал из плоского портфельчика три экземпляра редакторского заключения. Виталий Витальевич бегло просмотрел документ, похмыкал, поставил на место пару запятых и излил из древнего китайского паркера свою подпись. Затем вытащил из стола и протянул Малкину прошение о пенсии:
— Наумчик, передай своим хозяевам… Так. Что там древние говаривали? Кончил дело — отвали… Если больше нет вопросов, дорогие друзья, то мне просто стыдно занимать далее ваше драгоценное внимание.
— Большое спасибо, — поднялся Вануйта. — Рад, что мы быстро нашли общий язык. Я еще раз убедился, Виталий Витальевич, старая школа много значит, что бы на этот счет ни говорили. Дальнейшие распоряжения вы вскорости получите.
Англичане и Малкин с некоторой грустью поглядели на недопитую бутылку, тоже встали и полезли к главному редактору с рукопожатиями.
— А не жалко! — сказал главный. — Держи, рыжий, петуха…
Когда главный редактор с Шестовым остались одни, Виталий Витальевич сказал приунывшему Грише:
— Ну, что нос повесил? Какая тебе разница, где работать: в «Вестнике» или в каком-нибудь «Тудэе»?
— Не о том думаю, — сказал Гриша. — Надоело мне это дело еще в Англии — изображать энтузиазм по поводу выпуска очередной партии конъюнктурной продукции. Иногда поумствовать охота. Русскому человеку без глубокомыслия — смерть. А эти рыжие… Что, где, почем… Остальное — лишнее.
— Доумничались! — грустно сказал редактор. — Каждый лез на трибуну и предлагал — ни больше, ни меньше — единственно верное учение во спасение. А надо было просто работать и помнить о собственной гордости. Нельзя вечно завидовать соседям: у того жена чистюля, а у этого дети умные. Ну, возьми и умой свою жену. Свою! А детей выучи. А не хотят учиться — выдери, но заставь! Тогда не будешь никому завидовать. А мы старались жену поменять, а детям, раз такие идиоты, учебы сократить. Вот и стали завистливым, злым народом, с копейки пятак прибыли ищем, с собаки шерсть на варежки стрижем… Седьмой десяток доживаю, и стыдно за собственную жизнь. Слабенькое это утешение, что не один стыжусь. Слабенькое, сынок! Вас, молодых, жалко. Ладно, гуляй, Григорий. Скажи там Машеньке, пусть машину вызывает. Покатаюсь напоследок в персональном кадиллаке, чтоб его ржа съела!
Шестов вышел в приемную, закурил и передал Маше пожелание главного редактора.
— Вас, Григорий Владимирович, просил Рыбников позвонить — прямо в машину. Он в клинику с зубами поехал. Или в какую-то Онную. Это, наверное, кооперативная больница.
В отделе биржевой жизни на стенном дисплее медленно перемещалась котировка.
— Глянь, что делается! — встретил Шестова заведующий отделом, старая грымза Чикин. — Пшеничка вверх ползет. За каких-то два часа — семь пунктов против вчерашнего… Что сие чудо значит?
— Жрать нечего, вот и ползет пшеничка, — вздохнул Гриша.
— Скажи ты! — удивился Чикин. — А урожай вроде накосили неплохой.
— Урожай выращивают… — начал было Гриша, но вспомнил о просьбе Рыбникова.
Телефон в машине первого заместителя отозвался сразу:
— Поезжай
— Да, Николай Павлович, — поспешно отозвался Чикин. — Вас понял, спецзадание для Шестова. Не беспокойтесь. Николай Павлович, комментарий я сам напишу, тряхну стариной…
Положив трубку, Чикин отер лоб. В любом вызове начальства ему всегда чудилось громыхание судных труб. Чего греха таить — по блату попал когда-то неудавшийся комсомольский работник Чикин в газету, по большому блату. Вот уж и благодетель его, в газету устраивавший, переселился в мир теней, вот уж Чикин очень удачно, в самом начале кампании, партбилет положил по собственному желанию, вот уж и сам чему-то, натужно скрипя мозгами, научился, вот уж и кресло заведующего высидел непрестанными трудами, но и на склоне лет не забыл — по блату существует… Он даже Гриши Шестова, подчиненного своего, побаивался, словно Гриша в любой момент мог спросить: а что это, братцы, за природный факт — Чикин? Шестова на плаву собственное перо держало, а не чужая мохнатая лапа, и потому Гриша мог сам кого угодно и куда угодно устраивать. В глазах Чикина тлело тоскливое любопытство, пока Шестов собирал в кейс диктофон, портативную видеокамеру и дистанционный принт к редакционному телетайпу.
На улице плавилась жара. Старые тополя на Цветном бульваре, казалось, на глазах желтели и скручивались от зноя. Сладковатая удушливая вонь висела в воздухе, и Гриша побыстрее забрался в нижегородский додж с надежным кондиционером. Едва уселся за руль, в боковое стекло постучали. Полноватая блондинка, то ли подкуренная, то ли просто пьяная, что-то кричала и скалила крупные зубы. Гриша отмахнулся и включил скорость.
В пределах Садового кольца разрешалось движение машин только по спецпропускам, поэтому улицы тут не так были забиты транспортом. Подъезжая к Трубной площади, Гриша заметил в начале Рождественского бульвара патрульный «мерседес». Проклиная свою забывчивость, достал из бардачка белую наклейку с большими зелеными буквами — «пресса». На стоянках Гриша прятал наклейку, ибо она стоила бешеных денег в среде спекулей и бомбил. Дорожная служба почти никогда не вязалась к машинам с наклейками «пресса» и «ТВ».
Однако патрульных Гриша увидел слишком поздно, а они засекли, как водитель «доджа» судорожно лепит «фирму» на ветровик. «Мерседес» как синяя молния метнулся навстречу, завизжали покрышки, из дверец в желтыми орлами вывалились дюжие ребята в комбинезонах, касках, с револьверами на изготовку. И через секунду Гриша уже бороздил носом и очками горячий капот, руки его были заведены к затылку, а ноги раздвинуты до предела.
Он знал, что возмущаться и качать права — бесполезно. Дороже встанет. Могут и ребра очень просто пересчитать. Поэтому лучше не возникать, а тихо-мирно полежать мордой на капоте, хоть это и не очень комфортно. Точно, вскоре патрульный отпустил руки и разрешил выпрямиться. Водительский сертификат и служебное удостоверение Шестова уже были прокачаны через комп городского штаба эсгебе.
— Господин унтер-офицер, — обратился к старшему наряда патруль с плоской и серьезной рожей. — Вот какая-то коробочка… Вроде дистанционный ключ.
Унтер-офицер с вислыми тонкими усами повертел коробочку, улыбнулся и отдал ее Грише:
— Хорошая машинка, господин Шестов, очень чуткий микрофон. Извините за доставленные неприятности.
Теперь Гриша мог себе позволить шутку:
— А что это вы за дорожников работаете? На полставки?
— Людей не хватает, — вздохнул унтер. — Поэтому у нас с дорожниками договоренность: подозрительные машины можем досматривать и мы.