Всячина
Шрифт:
Карл так именно и посчитал. Пока магичку доканчивали боевые товарищи, он с пистолем поставил у стены двух ее сыновей, посчитал, как положено:
– Раз, два.
И выстрелил в лоб старшему. А потом, пока младший не опомнился и не устроил визг, опять посчитал, теперь тыкая дулом в единственного оставшегося:
– Раз, два.
И снова - в лоб, чтобы наверняка.
Вот и все, говорят, так же точно действовали тогда. То есть, всех магичек народ уничтожил, а заодно - всех магиковых детей, чтобы уж наверняка. Ну, и тех, кто пытался сопротивляться, кто кидался на защиту семьи, а значит - против народа. Тех
Ну, а потом все уже было по справедливости. Король выступил с новым указом. Всех магов, в живых оставшихся, заклеймили, а потом раздали в пользование самым отличившимся. В пользование, значит, и под постоянный надзор.
Динь-динь, - звякнул медный колокольчик в темном углу, где толпились четверо клейменых в ожидании своих хозяев.
– Карл, - крикнул от стойки кабатчик.
– Вроде, твой звонит?
– Иди сюда, - скомандовал строго Карл.
Клейменый маг подбежал бесшумно, склонился в поклоне.
– Говори.
– Ваша жена, уважаемый Карл, напоминает о том, что сегодня вы ужинаете с ее мамой.
– Вот же дурища какая! Думает, я сам не помню, что ли? Передавай так: помню, спасибо, любимая, буду вовремя.
Клейменый маг сосредоточился, проговаривая в уме слова. Застыл, принимая ответ.
– Ваша жена отвечает: люблю, целую.
– Ну, и все. Ладно тогда. Иди, жди пока. Звякнешь, если что.
Маг так же бесшумно убежал в свой темный угол, придерживая язычок колокольчика. Звонить надо было, только получив сообщение для хозяина. Да не трезвонить, а аккуратно, вежливо, со смыслом. И только по команде подойти и сказать, что там и кто.
Карл сидел, допивая последние глотки из кружки, и думал о детях. Не о тех, что - раз, два - совсем нет. О своих детях. Ведь маг же, хоть и долго живет, все равно не бессмертный. Он просто выносливый такой. Но все равно умирает рано или поздно. И хотя обманули его, Карла, то есть, и связь-то магическая поддерживается, как оказалось, только в пределах одного города, но все же - хоть что-то... А детям, значит, или там, предположим, внукам уже, придется что-то свое изобретать, чтобы слова свои по эфиру передавать с конца и в конец хотя бы одного города. Магов-то ведь уже тогда не будет. Детей мы ихних всех вывели, магичек - тоже. Вот и не станет скоро совсем никаких магов и никакой магии.
Правда, погода радовала и без магии. И зажигалки новые хорошо разжигают огонь - и никакой опять же магии! Так что, может, и со связью дети рано или поздно что-нибудь придумают. Разберутся, что к чему, да и придумают.
– Иди сюда, - махнул Карл рукой.
Клейменый подбежал.
– Детям моим сообщи, что уже иду домой, и чтобы через час они тоже были там. И чтобы подтвердили прием сообщения обязательно. Ясно?
– Да, - кивнул угодливо маг.
– Ну, и сами тогда уже пойдем, что ли...
Нет, все правильно сделали. И насколько приятнее, когда маг кланяется тебе, а не ты - магу!
Вот только детям и внукам придется подумать, придется помучиться, потрудиться. Детей жалко. Без связи-то
Дни творения
– Ох, боженька ж мой..., - раздалось со двора.
И что-то громко покатилось, звеня, по высокому крыльцу.
Бог только поёжился, ожидая продолжения. Ну, действительно, не очень хорошо вышло, наверное. Большой взрыв получился. Слишком уж большой. Вот сейчас мама и примет какое-то решение, думать о котором пока не хотелось.
Нет, а что вы удивляетесь? У всех богов есть матери. Так и говорят всегда - богоматерь. И учитель рисования, между прочим, всегда становился у окна, когда мама провожала бога в класс, и вздыхал потом пол урока:
– Ах, богиня, богиня...
И отец был самый настоящий бог. Он был по-настоящему всемогущ и всезнающ. Он ремонтировал всему селу мясорубки и телевизоры. Он несколькими движениями пилы и ножа из простой серой доски делал игрушечные сабли и пистолеты - даже лучше, чем настоящие. А однажды приехал на побитой машине какой-то мужик в малиновом пиджаке, так отец выправил дверь и крыло просто одним молотком. Так выправил, что тот, в пиджаке, при всех поклонился и сказал:
– Ну, ты - бог!
И денег ещё дал. Много. Хватило на школьную форму и на красивые кроссовки, и даже на вкусные конфеты.
Бог сидел у самого порога на старом половичке, который связала крючком бабушка (ну, да, конечно, бабушка: раз есть мать и отец - обязательно должна ведь быть бабушка!).
Бабушка резала на длинные полоски старые трикотажные свитера, чулки, какие-то тряпки, связывала их в одну длинную ленту, и бесконечно вязала, вязала, вязала крючком, протыкая, цепляя и вытаскивая, и снова туда и сюда... Получались такие яркие разноцветные круглые половички, которые потом дарили всем знакомым, потому что в своём доме под ними уже давно не было видно пола.
Вот на таком цветастом потёртом половичке бог сидел и пытался смешать свет и тьму. Отец давно уже сделал все выключатели и розетки внизу, чтобы было удобно и большим и самым маленьким. Тем более, бабушку согнуло буквой "Г", и она теперь не могла поднимать руки кверху, а щёлкнуть по плоскому выключателю внизу ей было просто и легко.
Так вот. Сначала бог делал свет.
Свет надо делать так: он сворачивал фольгу от конфет в тонкую трубочку, вставлял две такие трубочки в отверстия розетки (тут главное - по одной вставлять, "а то так шандарахнет, что нимб засветится", - так смеялся отец, когда узнал о делании света), а третью такую трубочку-стержень бог кидал сверху, замыкая контакты. Яркая вспышка, щелчок, искры во все стороны - прямо, как настоящий салют! И можно начинать все с самого начала.
Но фольга очень быстро кончилась, потому что обычно конфеты были в простых бумажных обёртках с надписями, или даже вот ещё бывают и без бумажек, как подушечки с повидлом, и теперь бог старательно смешивал свет и тьму. Он медленно и осторожно нажимал на клавишу выключателя, пока не раздавался щелчок, и не загоралась старая люстра на три рожка. Свет! Потом так же медленно он жал до щелчка и выключения люстры. Тьма! Ему никак не удавалось поймать сам этот щелчок и посмотреть, а что там, посередине, когда уже не свет, но ещё и не тьма? Ещё и ещё раз: свет-тьма, свет-тьма, свет-тьма...