Всячина

Карнишин Александр Геннадьевич

Про любовь

Он любил ее. Она любила его. Не обнаженная, яркая, остро пахнущая животная страсть и слияние в экстазе половой связи, а настоящая нежная и тонкая любовь, которую они берегли и растили.

Окружающие по-доброму посмеивались. Смеяться в открытую над таким - грешно. Его друзья и ее подруги помогали, как могли. Потому что без помощи тут бы ничего и никогда не вышло. Хотя, время для любви, то есть тот особый возраст,

когда уже пора - пришло.

Космос - тяжелая работа. Смены, которые никак не привязаны к свету или к тьме, к несуществующим закатами рассветам. Сон тогда, когда надо спать, а не когда хочется. А вот когда хочется спать - все внимание на мониторы внешних камер, кнопки управления огромной конструкцией. Даже моргнуть некогда, отвлечься чуть-чуть, задуматься.

Когда получалось встретиться - а обычно они жили в своих отсеках-общежитиях, где во время сна отключали гравитацию для экономии ресурсов - она смотрела сияющими глазами и называла его своим солнцем или солнышком. А он говорил - "звезда моя". И еще - "звездочка".

Работа в космосе - это так романтично!

Она работала в оранжереях, снабжая весь огромный коллектив свежими фруктами и овощами. Мясо тоже производилось из полученной в оранжереях клетчатки. Так что все питание, можно было сказать, зависело от нее. От нее и еще сотен и сотен молодых девушек в темно-зеленых мундирах с золотым швом.

А он был как раз в той группе, на которую работали все остальные службы. Его место по расчету было под огромным прозрачным куполом главного центра управления. Там, где независимо от времени суток, вычисленному по времени планеты-матери, трудились десятки и сотни добровольцев с математическим складом ума и навыками работы с вычислительными машинами. У них была черная форма с серебром. На такой форме особенно красиво смотрелись знаки отличия и награды.

Когда выпадало немного свободного времени, они уходили по длинным светлым коридорам далеко-далеко... Там и правда можно было далеко уйти. Коридоры по кругу обходили весь гигантский космический корабль. На стенах его были нарисованы пейзажи родной планеты в разное время года. И пройдя по кругу можно было увидеть и лето, и зиму, и обе весны.

Как раз между зимой и весной находился аварийный монитор внешнего обзора. Маленький, притворяющийся окошком в черноту Вселенной. Там они останавливались и смотрели на звезды и медленно двигающиеся звездные скопления. Молчали. Просто стояли, обнявшись. Потом звучала сирена.

– До встречи, звездочка!
– улыбался он, уходя налево по коридору.

– Осторожнее там, солнце мое!
– отвечала она, поворачивая направо, к оранжереям.

Работа есть работа. Служба - служба. Он уже был капитаном, она все еще лейтенантом. И никто не обращался к ним иначе, чем по званию. Космос требовал некоторой сухости и жесткости в обращении. Дисциплины и полной самоотдачи для достижения поставленной цели требовал космос.

...

– Земля же была безвидна и пуста... Слушай, ужас-то какой - безвидна и пуста. Это если в кино снимать, так ведь можно показать, что весь зал

просто плакать будет.

Машка была увлекающейся натурой. То она начинала заниматься йогой и показывала, как может завязаться в узел. То вдруг ей приспичило кататься на велосипеде. Вот не было в детстве велосипеда, а теперь - надо, и все. И покупался велосипед. Потом были ободранные коленки, и мозоли на руках от руля. А еще потом она рассекала на велосипеде по проспектам и паркам, успевая везде и всегда.

Теперь она взялась за историю религий. Плотно взялась. Обложилась толстыми томами, делала длинные, на страницу, выписки, сравнивала, списывалась со специалистами, читала художественную литературу - там иногда все это душевнее подавалось...

А Юрка - что...

Юрка Машку просто любил. Поэтому, как она, так, значит, и он. Вот и с книжками тоже. Тут ведь главное не в том, чтобы книжку прочитать, а в том, чтобы прочитать ее вместе. А потом вместе поужинать, обсуждая прочтенное, а потом заспорить вдруг и полезть снова в книжку, а потом...

– Маш, - говорил он мечтательно и одновременно проникновенно и задумчиво, с умным выражением на красивом лице.
– Маш, слушай, а ведь я тебя люблю.

– Дурак ты, Юрка!
– прыгала она к нему на колени.
– Это же я тебя люблю!

– Ага, - соглашался он.
– Как есть - дурак.

Им было хорошо вместе.

А ночью в их окно на пятнадцатом этаже заглядывали звезды.

...

Сирена отмечала начало и конец смены. Все смены были одной длины, потому что в космосе нет ни дня, ни ночи. Есть время для работы и есть время для отдыха. И отдельно - время для сна. Сон обязателен, потому что иначе теряется сосредоточенность и аккуратность. Теряется разумность действий. Поэтому, что делают люди в свободное время, командование не проверяло. Но время сна перед сменой - это было жестко. Ротные сержанты проверяли всех, в том числе и офицеров.

А потом опять сирена, опять на свой пост. Ей - в оранжерею, где уже прошел десятый сбор урожая на семена. Ему - к пульту управления. Не к главной панели, а в тени, за колонной, но он и был пока всего лишь капитан. А по итогам рейда, как говорили, будут новые награждения и присвоение новых званий.

Все высчитывали, в чью смену получится завершить рейд. Поставить точку, так сказать. Начать обратный отсчет - к дому.

Повезло - им. Именно их смене.

– Руки на пульт, - командовал маршал.
– Ключ на старт. Реакторы на максимум. Линзы...

Руки автоматически совершали необходимые операции. Тут нажать, тут повернуть. Тут по команде синхронно со всеми щелкнуть тумблером. Еще никто не смог заменить человека, ни один робот. Тем более в таком тонком и опасном деле, как космос.

...

– Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела... Юр, это просто жуть какая-то! Вот представь себе такое. И как это объяснить? Что у них там было в той древности? Бомба какая-то взорвалась, что ли?