Всячина

Карнишин Александр Геннадьевич

Юрка смеялся - какая еще бомба? Разве только инопланетяне со своей Звездой Смерти - они как раз недавно вместе смотрели "Звездные войны".

– Вот тут ты врешь, - тут же начинала она.
– Если бы действительно прилетели инопланетяне, то они ведь страшно развитые. А раз они страшно развитые, то у них и чувства - тоже такие. Вот, скажи, ты меня любишь?

– Люблю, - счастливо вздыхал Юрка.

– Вот. А у них это чувство - в сто тыщ раз больше! Потому что цивилизация, блин!
– это она уже говорила скрипучим

голосом Масяни из мультика.

А потом не выдерживала и кидалась на Юрку, потому что уж очень он был, как она говорила, "щупабелен и обнимабелен".

Ночью опять звезды смотрели с чистого неба на спящий город. И одна звезда была больше всех.

...

– Капитан! Да, да - вы! Не желаете войти в историю?

Он вскочил и вытянулся, не понимая, что требует от него старый маршал.

– Подойдите. Эх, молодежь, молодежь... И я когда-то был точь-в-точь таким же капитаном... Ну? Вот этот рычаг. Двумя руками. Специально так сделали. Чтобы случайно не нажать. Давайте вместе. Вот я кладу руку на рычаг и командую...

Маршал сделал паузу, вдохнул и закричал страшно, как сержант в лагере:

– Огонь, мать вашу так и перетак! Огонь!

Рычаг поддался, клацнули контакты. Прозрачный купол сразу стал зеркальным. На такой свет смотреть просто нельзя. Загудело в недрах космического корабля. Задрожало мелко, завибрировало.

– Пошло, пошло... Так их всех!
– кричал маршал.

Плазменный луч спустился на голубую с зелеными пятнами планету. Прошелся огненной чертой по темной стороне, уперся в океан - и расцвела на мониторах планета ярким цветком. Вспыхнула вдруг вся и сразу. И почти сразу погасла.

– Благодарю за службу, майор!

– Служу Отечеству!
– щелкнул каблуками бывший капитан.

– Все свободны. Смена закончена. Скоро идем домой.

Сегодня они встретились у ворот оранжереи. Ее отпустили чуть раньше, потому что приказ о присвоении звания уже был зачитан механическим голосом через внутреннюю сеть. И это был праздник.

– Устал, солнышко мое?

– Очень устал, - честно сказал майор.
– Но не для тебя. Для тебя я - в полных силах. И - майор!

Он приосанился, сверкая галуном свежей нашивки.

– А ты, звездочка наша, все приготовила?

– Да, засев начнется завтра, как чуть остынет почва. А потом сразу домой.

– Вместе - домой.

Они опять остановились между зимой и весной и долго смотрели на звезды. Там, среди звезд - их любимый дом. Там у них будет семья.

А на Звезде Смерти к новым планетам через глубины черного космоса теперь пойдут другие добровольцы. Очередь юных романтиков стоит у призывных пунктов - выбирай на любой вкус.

– Я люблю тебя, - сказал майор.

Это было правильно. Он должен был сказать это первым.

– Я люблю тебя, солнце!
– ответила лейтенант.

И было им хорошо.

Провода

Тут

ко всем приезжим относились очень хорошо. Приезжие - это деньги, это рабочие места для местных, это занятость, это, наконец, опять деньги. Приезжие - это всемирная слава и известность. Каждую деревушку ведь отфотографируют, да потом еще толстые альбомы по всему миру продаются, а сюда - копеечка капает. По копеечке, по копеечке... А где еще вы видели деревни, где все улицы камнем мощены?

– Я извиняюсь, - обратился ко мне мягким баритоном неслышно подошедший незнакомый мужчина.
– У вас здесь свободно?

Свободно в этом ресторанчике было везде по раннему утреннему времени, но ведь и у меня - не занято. То есть, выходит, свободно. А вопрос был конкретный, и мужик этот ждал ответа, стоя слегка в полупоклоне, но не искательном, не зависимом, как половой или официант, если по культурному, а солидно, чуть приопустив к груди гладко выбритый подбородок, спокойно так и даже уверенно.

– Да, свободно, - ответил я и почему-то добавил.
– Проше пана.

– Благодарю, - он сел напротив, аккуратно и привычно раздвинув руками полы длинного пиджака.

Или не пиджак это, а какой-нибудь кафтан, что ли? Хотя, какая разница, в конце концов, как называется их местная одежда? Тем более - в последний день.

Тут же материализовался, как из воздуха, юркий смуглый мальчишка в длинном фартуке, поставил перед ним толстостенную яркую в утреннем свете белую кружку с ароматным черным кофе. Под левую руку выложил корзинку со свежими круассанами, наполнившими воздух вкусным запахом горячего печива. И сразу исчез - как и не было его только что.

– Йорк, - опять вежливый кивок в мою сторону.

– Иван. То есть, Айвэн, если по-местному.

Йорк взял круассан, макнул его на мгновение в горячий кофе, аккуратно переправил в рот намокший конец. Прожевал, проглотил, запил, кивнул удовлетворенно. Видно, вкусный кофе. Я-то пил, хоть и с самого утра, пиво. Потому что пиво у них всегда вкусное. А еще, потому что это у них тут утро, и уже вставать пора, и на работу надо кое-кому, а у меня как раз время отдыха наступало. Вот и ужинал за завтраком.

– И как вам здесь у нас, Айвэн?
– он снова макнул, снова откусил.

Ну, прямо, парижанин какой-то на Елисейских полях ранним весенним утром.

– У вас тут хорошо. Тихо у вас.

– Это - да. Тишина и покой. Бывал я в ваших землях. Очень, знаете, шумно, непривычно. Эти ваши дымогарные машины... Почему вы перестали использовать животных? От них все же гораздо меньше шума, они не такие опасные, да и металла столько не надо.

– Они медленнее, - возразил я, но тут вспомнил, что первые эксперименты и первые машины на основе тех экспериментов как раз были медленнее лошади. Гораздо медленнее.