Вторая армия
Шрифт:
Муж Айдзомэ.
— Испугался? — ощерился полковник. — Не трясись, убивать тебя не стану. Мне надо оправдаться за разбежавшийся полк. Так что доставлю до самого Дадзайфу. Но если ты дашь мне хоть крохотный повод…
Кикучи подвел коня к лошади пленника и сжал стальными пальцами его лицо.
— Я буду рвать тебя на части по кускам, — сын сюго замер на месте, вглядываясь в глаза Гванука. — За твои поганые мысли об Айдзомэ. За то, что приходилось улыбаться тебе в лицо… Да как ты вообще подумать мог, что такая женщина посмотрит на тебя — жалкого чосонского выродка? А уж
— Твоя жена была очень убедительна… — прохрипел Гванук.
Ему внезапно полегчало. Исчезло давящее чувство вины перед обманутым мужем. Во-первых, Айдзомэ сама коварно его обманывала. И, оказывается, Кикучи всё знал. Знал! И изображал друга и верного слугу генерала Ли. Какая мерзкая семейка!
— Что ты хочешь этим сказать?
Гванук ничего не ответил. Ему было плевать, что подумает Кикучи. А еще — очень хотелось добраться живым до старого генерала. Повиниться и предупредить.
«А там уже можно и умереть».
Они ехали, практически не останавливаясь, лишь сменяя заводных лошадей. Так что на следующий день уже вышли к долине Хакаты.
— Похоже, маленький гаденыш, ты еще поживешь… Какое-то время, — с улыбкой, но разочарованно протянул Кикучи. — Но помни: я не оставляю надежды свидеться с тобой и выпустить твои кишки… Доведем тебя до замка и отпустим. Надеюсь, ты хорошо запомнил слова господина Мацууры и сможешь спасти никчемные жизни своих людей.
Гванук не слушал Мочитомо.
«Мы ехали очень быстро, — старательно рассуждал он, насколько мог в своем состоянии. — Явно, хотели не отстать сильно от беглецов. Получается, даже, если всё их войско выступило сразу за нами, то оно всё равно сильно отстало. И появится не раньше, чем завтра…».
Это надо сообщить генералу Ли в первую очередь. Остальное он и так уже знает. Наверное…
Замок Дадзайфу был виден издали. И сразу показался Гвануку каким-то странным. Он долго не мог понять, в чем дело, но остро чувствовал какое-то отсутствие жизни. Как? Сам не понимал. Был день, а значит, никакое освещение в замке не требовалось. Настало лето, значит, и жаровни могли не дымить. Но всё равно отсутствие людей чувствовалось. Остановившись в трех сотнях шагов от рва, Кикучи послал вперед десяток самураев. Те долго кружили вокруг, потом забрались на стены — и в недоумении вернулись к командиру.
— Там пусто. Совсем.
Полковник (хотя, какой он теперь полковник!) повернулся к пленнику.
— Что ты об этом знаешь?
— Не больше, чем вы, — усмехнулся Гванук. — Отпустите меня здесь или повезете в Хакату?
Кикучи размышлял долго. Потом отобрал самых свежих воинов и послал их назад, чтобы те сообщили о новых странных известиях. А остальной отряд повел дальше: через Микасу к югу, в обход каменистой гряды, а потом — строго на запад. Дорога наезженная — последние полтора года по ней постоянно ходят войска и караваны. И сразу, едва вывернув из-за поворота, Гванук заметил на ней нечто новое и странное — какие-то сооружения. Он разглядел вкопанные бревна, перекладины, там что-то шевелилось. Адъютант О догадался первым, но через несколько шагов начали возмущенно гудеть и сопровождавшие его охранники.
С
Вкопанные столбы тянулись всё дальше и дальше в сторону Хакаты. И, даже не пересчитывая, Гванук догадывался, что на этой дороге висит ровно тысяча покойников.
Глава 28
Гванук едва сдержался, чтобы не запрокинуть голову и не расхохотаться. Но волна ярости среди его пленителей набухала такая сильная, что было ясно: сначала прибьют, а потом подумают, зачем это сделали. Адъютанту же теперь с особой силой хотелось добраться живым до старого генерала. Потому что самураи в петлях висели уже явно не первый день, и следы разложения на них стали вполне заметны.
«Это что же получается?» — задался Гванук вопросом, ответа на который не смог найти.
Так как за его спиной вдруг что-то громко грохнуло, породив целую волну криков боли, ржания. Пахнуло гарью.
Граната!
А на дороге почти одновременно взорвались еще несколько гранат. Гванук, вжимаясь в лошадь, увидел, как отовсюду — из любого мелкого укрытия, заборчика, сарая — стали выскакивать огромные, закованные в сталь, бойцы; довольно крупный отряд появился впереди на дороге…
— … рошку не зацепите! — услышал он отголоски команд.
Самураи толком не успели оправиться от взрывов, многие зажимали раны или вообще падали с перепуганных лошадей. Одни хватались по привычке за луки; другие, понимая, что стрелы тут уже не помогут, выхватывали из ножен мечи. Были и те, кто пытался развернуть коней и мчать назад, но дорога уже входила на обжитые и застроенные селянами земли, все пространство в разных направлениях пересекали каменные заборы или густые кустарники, высаженные в ряд. А Головорезы (а это были именно они!) уже сбегались из укрытий, перекрывали дорогу, пытаясь не дать уйти быстрым всадникам.
В нескольких местах завязались схватки. Самураи имели преимущество, будучи, верхом, но среди них годных в бою осталось меньше половины, тогда как Головорезов вокруг было уже сотни две. Гванук тихонько сполз с лошади, но держал ее за повод, чтобы животное защищало его своим телом. Незаметно он подобрал легкую катану, выдернув ее из уже застывших пальцев мертвого самурая.
Ниппонцы сгрудились вокруг своего предводителя, многие также спешивались, прикрываясь лошадьми. А вот сам Кикучи даже приподнялся на стременах, что-то выглядывая.
— Угиль! — зарычал он, перекрикивая шум боя. — Вижу тебя, труса! Выходи на бой со мной, коли ты настоящий командир! Выходи, трус!
«Что за чушь, — изумился Гванук. — Идет бой. Какие тут могут быть поединки? И какой настоящий командир бросит руководство боем ради поединка…».
Увы, он плохо знал Звезду. Тигромедведь, конечно, слушал наставления генерала Ли, но внутри него всегда сидел зверь, жаждущий боя и славы.
— Всем стоять! — прогрохотало издалека.
Головорезы замерли и отступили на несколько шагов.