Вторая попытка
Шрифт:
— Женя? — удивился он. — Она тебя обидела?
Я помотала головой и потянулась к нему руки. Дойдя до меня в три широких шага, он подхватил меня на руки. Я уткнулась в его грудь, пряча своё горящее лицо.
— Что ты сказала? — шагнул вперёд Адам. — Разве я выразился не ясно?
— Но… — заблеяла женщина. — Я думала…
— Не надо думать. Надо делать. То, что я сказал.
Так меня отправили в палату. С тремя, уже спящими девицами. Адам уложил меня на постель, а мне хотелось плакать, хватать его за руки и никуда не отпускать. Мне было страшно и одиноко. Адам опустился на колени у моей постели, склонился, прижимая меня к себе.
— Не бойся. Я приеду через час.
И я отпустила, и вновь старалась не бояться. Лежала, смотрела на светлый
— Я тоже очень домой хочу, — сказала, садясь в постели, девушка с огромным животом. — Меня Катя зовут.
— Женя, — ответила я, вытирая дурацкие слёзы своей розовой футболкой.
Помимо своих вещей у меня были тапочки, документы и еда, которая не лезла в горло. Санитарка, усадив меня после завтрака в кресло-каталку, отвела в душевую и даже помогла помыться. Судя по тому, как подобострастно она заглядывала в мои глаза, её помощь была либо оплачена, либо вытянута криками Эльзы. В любом случае душ в разы поднял мне настроение. После него я вынула мандаринку из бумажного кулька, внезапно вспомнив, как совсем ещё недавно мне её хотелось. Мандаринка была кислой, терпкой, но упрочила моё настроение на высоких позициях. Теперь я была готова лежать в этой палате до победного, до самого дня икс, не отвлекаясь и никак не реагируя на внешний мир.
В первые дни, когда угроза кровотечения была сильна, когда капли алой крови появлялись на белье, едва мне стоило встать, я просто лежала. Читала книги, которые наверняка натащила Эльза. Наверняка — потому что я её не видела. Все про меня забыли, чему я, признаться, была рада. Также в моей тумбе появился сотовый телефон. После недолгих сомнений я позвонила маме. Выслушала кучу упреков в своей черствости и бессердечности — разве можно не звонить матери неделями? Но…но о беременности так и не рассказала, трусишка. Мне было комфортно, этот комфорт не хотелось нарушать. Впервые самостоятельно в коридор я вышла через две недели. Долгих, мучительных, но таких нужных недели. На улице буйствовал июнь, опьяняющий своей молодостью, наивностью и чистотой. Жара медленно поднималась от асфальта и сочилась в наше окно. Я дошла до конца коридора, полюбовалась в окно на пыльную стоянку и вернулась обратно в палату. А ночью проснулась от стонов Кати.
— Катя? — шепотом спросила я в темноту. — Что случилось?
— Рожаю, — по голосу было слышно, что она усмехается. — Ещё полчаса потерплю и пойду сдаваться.
Я встала и подошла к её постели. Уселась на краешек. Робко коснулась её ладони. Она чуть стиснула её в ответ.
— Все будет хорошо, — сказала она. — Все через это пройдём. В конце концов, что я, зря девять месяцев мучилась? Сейчас ещё несколько часов пострадаю и вытолкаю сыночка своего.
Эти полчаса я провела рядом с ней. Две другие девочки спали, и мы тихо говорили шепотом. А когда время истекло, она села, нашарила тапочки у постели, взяла пакет, в который было сложено все, что по советам на форумах могло ей пригодиться, и ушла рожать. А я лежала до утра и вслушивалась в шорохи больницы. С третьего этажа, на котором находилось родильное отделение, иногда доносились приглушенные стенами вскрики, я гадала — не Катя ли кричит?
На самом рассвете я уснула. А когда проснулась, то увидела Катю. Она сидела на своей постели, лучилась довольством, а её живот…растаял..
— Родила, — довольно сказала она. — Три восемьсот! За три часа! Пятьдесят шесть сантиметров, богатырь! За вещами пришла, буду с
Я была рада за неё. За Матвея, который сегодня только родился. За их молодого папашу, который кричал за окнами, потрясая букетом цветов и шариками на связке. Немножко завидовала, но все равно радовалась. А когда Катя ушла, стало одиноко. С двумя оставшимися девочками я не сдружилась. Время текло неторопливо, лишь один раз я спустилась на второй этаж и секундочку, пока не выгнала медсестра, полюбовалась ревущим, бордовым от натуги Матвеем.
Девочки в моей палате, слишком молодые, слишком зацикленные на своём состоянии, были мне неинтересны. Катина кровать пустовала. Я поглядывала на неё в печали и надеялась, что скорее подселят кого-нибудь, с кем я смогу поговорить. Господь явно услышал мои молитвы. Или скорее это был джин, коварный, как и вся их порода. Услышал и воплотил, вывернув на своё усмотрение. Соседку подселили. Сначала вошёл её живот. Огромный и круглый, как барабан. А затем показалась и она. И мне сразу захотелось назад, в комнату в заброшенном доме, даже быть там мне казалось лучше, чем здесь. Именно в мою палату, а не в какую-нибудь ещё подселили Вику. Она вошла, широко улыбаясь, настроившись на знакомство с будущими соседками, и замерла, споткнувшись об меня взглядом. И тут же шагнула назад, едва не опрокинувшись со своим огромным животом.
— Я не буду жить в этой палате, — сердито сказала она.
— Как это — не будете? — удивилась провожавшая её санитарка.
— Я хочу в другую!
— Ну уж, милочка, либо здесь, либо в коридоре. Мест нет.
Вика проскрежетала зубами, я явственно услышала этот звук. И прошла к свободной кровати.
А во мне бурлило озорное веселье. Хотелось смеяться в голос, я кусала губы, чтобы удержаться. Уж тогда-то Вика точно сбежит и будет рожать в подворотне. А я же не зверь. Я хорошая.
Санитарка внесла сумку Вики и повернулась ко мне. Склонилась, произнесла заговорщическим шёпотом:
— К вам пришли. Ждут на первом этаже, влево от медсестринского поста. Только тссс.
Кто бы это мог быть? Эльза? Я встала, выпятив тоже уже внушительный животик. В дверях остановилась, не удержалась, посмотрела на Вику. Она раскладывала свои вещи по шкафчику, движения её были резкими, дергаными.
— Купила коляску? — спросила я. Сам чёрт подначивал меня. Вика промолчала, с громким хлопком бросив книгу в мягкой обложке на подоконник. — А ты сколько уже ходишь? Как слон, второй год?
— Я не хочу с тобой разговаривать, — отчеканила Вика. Девочки навострили уши, настраиваясь на скандал. — А рожаю я как положено, и от своего мужа, а не от не пойми кого, как некоторые.
— Хах, — фыркнула я. — Мне кажется, мы подружимся.
И мило улыбнувшись, вышла в коридор настолько грациозно, насколько могла. По коридорам, держась за животы, степенно ходили беременные. Мимо третьего этажа я спускалась торопливо — порой оттуда доносились книжки рожениц. А возле второго задерживалась. Там частенько можно было услышать сердитый младенческий рев, а если повезёт, то увидеть медсестричек со стерильно-белыми кульками и выглядывающими из них крохотными розовыми личиками. Но сегодня я шла на первый. Скользнула мимо поста, на мгновение замешкавшись, вспоминая, где, собственно, находится лево. Налево была широкая массивная двустворчатая дверь. Я толкнула её и вошла в празднично оформленный зал, вероятно, для торжественной выписки мам и их чад. На узком, наверняка жёстком диванчике, вытянув ноги и откинув назад голову, сидел Адам. Увидев меня, он повернулся, и я буквально утонула в его взгляде, ленивом, прячущем все внутри. Он улыбнулся, похлопал ладонью по диванчику, приглашая присоединиться. Я поколебалась мгновение, но показалась смешной сама себе. Села. Его рука поднырнула под мою спину, приобняла, притянула к себе. Я склонилась к его плечу, на нем была лишь лёгкая рубашка поло, я чувствовала запах его кожи, разогретой солнцем, он пах свободой и любовью, пах сексом. Я втянула его запах и попыталась удержать его в себе.