Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая
Шрифт:
а на десерт – зелёный чай. При такой жирной кухне зелёный чай – самое то для желудка и пищеварения. Это Сергей Михайлович предложил, а Ларин его поддержал, так как ещё в Китае узнал о пользе зелёного чая. Естественно, не обошлось без настоящих тандырных лепёшек, ещё тёплых, от одного запаха которых рот наполнялся слюной.
Ну и куда же без тостов за именинника! Первым говорил Сергей Михайлович.
— Ну, дорогой Арсений, вот тебе и 26 лет. Помню себя 26-летним, командиром роты специального назначения комендатуры Кремля… Ну да ладно. Знаком я тобой, Арсений, вроде бы не так давно, но
Остальные Лебедевы дружно закивали, а Сергей Михайлович, продолжая держать на весу бокал с коньяком, продолжил:
— Ты уже немало сделал для нас всех. И дочке ногу собрал, и меня подлечил, и мою жену, и её мать… На концерты нас водишь. Да и вообще парень ты, как я понял, порядочный, положительный во всех отношениях. В общем, не большой я мастер речи говорить. Так что, как говорит полковник Бубенцов, желаю тебе вечно падать, ошибаться и промахиваться! Падать — в объятья любимой. Ошибаться, решив, что с чем-то не справишься. И промахиваться мимо неудач. За тебя, Арсений!После чего от семейства Лебедевых мне была презентован американский бритвенный станок «Gellette atra» с плавающими головками, и тремя сменными блоками впридачу. Вот это вещь! Я ради такой бритвы даже свой «Бердск» запрячу на дно чемодана.
Затем тостовал Ларин. Пожелал здоровья, успехов во всех начинаниях, и вручил изрядно потрёпанный временем «Военно-медицинский журнал» аж 1828 года издания, в котором 12-я глава за авторством Петра Чаруковского называлась «Иглоукалывание».
— За этим журналом я охотился не один год, и всё-таки нашёл, — с довольным видом заявил профессор. — Владейте, Арсений, уверен, в нём вы найдёте немало для себя интересного.
Посидели хорошо, даже потанцевали, когда музыканты завели – хе-хе – очень уж хорошо мне знакомую «Единственная моя». Исполнял её тут не хуже Ободзинского, пусть и в несколько другой манере.
Потом меня довезли до дома, высадили, малость пьяненького, но счастливого, у моего подъезда, пообнимались-расцеловались на прощание, и Лебедевы поехали к себе. А я, довольный, открыл дверь подъезда и, насвистывая бодрое «не кочегары мы, не плотники…», начал подъём наверх.
Когда я уже повернул ключ в замке, сначала услышал, а мгновение спустя и увидел, как с ведущего наверх лестничного пролёта во мою сторону несутся две тени. Заторможенный алкоголем организм не успел ничего предпринять, и я словил мощный удар в живот, отчего меня согнуло пополам, и я едва не выблевал весь свой ужин. В следующий миг мне завернули руки за спину, оставив в таком согнутом положении в моей же прихожей.
— Ну что, гондон, довыё…лся?
Говоривший вошёл чуть позже остальных, аккуратно прикрыл дверь, и сейчас стоял прямо перед мной. Однако, даже максимально задрав голову, я мог видеть его максимум до пояса. Те же, кто выворачивали мне сзади руки, и вовсе были вне поля моего зрения.
Голос говорившего мне был незнаком, так же, как и непонятно было, что он имел ввиду своим высказыванием. Кому я успел дорогу перейти? Но вслух я вопрос свой не задал, ждал, пока говоривший сам всё разъяснит.
А он тем временем поддел мой подбородок двумя пальцами и потянул вверх, отчего мои шейные
— Узнал?
Он криво ухмыльнулся, вперившись в меня своими гипнотизирующими зрачками. Но я выдержал его взгляд, при этом периферийным зрением отметив некрасивый нарост типа жировика на его левой ушной раковине, который в «Арагви» почему-то не заметил.
— Вижу, что узнал. Поговорим?
— Руки-то отпустите, — просипел я.
— Отпустим, если пообещаешь не проделывать свои фокусы. А то Жора до сих пор как вспомнит, как ты ему руку отсушил – так испариной покрывается.
Он коротко хохотнул, и от его хохотка внутри меня словно наждачкой провели.
— Ладно, — сказал я устало, — обойдёмся без фокусов.
— Отпустите его.
Наконец-то я выпрямился, и смог взглянуть на своих обидчиков не снизу вверх, а глаза в
глаза. Хотя нет, один из двух широкоплечих амбалов, что крутили мне руки, всё равно был выше меня на полголовы. И это был не кто иной, как бодигард Георгия Зурабовича.
— Слушай сюда, — продолжил главный в этой компании. — Жора предлагал тебе работу по твоему, скажем так, профилю, однако ты отказался. Даже за хорошее вознаграждение. На этот раз никакого вознаграждения не будет, на кону для тебя стоят твои здоровье и, пожалуй, что и жизнь.
Он сделал паузу, видимо, дожидаясь моей реакции, но я молчал. А что тут было говорить. Эта сука взяла меня за жабры, и дёргаться я не видел смысла. Во всяком случае, в данный момент. Хотя, конечно, мелькнула мысль воздействовать на него дистанционно. Однако я опасался, что он просечёт момент, когда я начну работать, хоть и не знает о том, что я могу теперь делать это пусть и на небольшой, но всё же дистанции. Думаю, выдастся случай поудобнее, когда он не будет ждать от меня подлянки.
— Короче, завтра в семь вечера мы с Жорой будем ждать тебя в «Арагви», — продолжил он. — И поверь, если ты вдруг решишь нас кинуть… Я знаю, где живёт твоя невеста, эта смазливая генеральская дочка.
— Ах ты сука…
Нет, я не бросился на него, пытаясь вырвать кадык, понимая, что всё равно не успею этого сделать. Да и не вырывал я никогда кадыков, если уж на то пошло. Я процедил это сквозь зубы, прищурив глаза.
— Ну-ну, полегче, — криво усмехнулся он. — Понимаю, неприятно такое слышать, но я ведь не шучу. Всё на полном серьёзе. Так что подумай, стоит ли надувать щёки, если твои яйца в моём кулаке. И стоит ли кому-то рассказывать о нашем разговоре. Провернём дельце – и свободен. Не забудь – завтра в семь вечера.
Они ушли, а мне предстояла бессонная ночь. Творю ж мать, и дёрнул меня нечистый связаться с этим жирным грузином… Спасибо, Коля, удружил! И что теперь делать?
Позвонить в Питер Кузьмину? Думаю, Геннадий Матвеевич может за меня впрячься, но не окажется ли так, что потом я буду должен питерскому пахану?Так-то, конечно, за то, что вытащил его с того света. Он мне сам должен быть благодарен по гроб жизни, но…Какое-то внутреннее чутьё подсказывало мне, что с этой публикой лишний раз лучше не связываться. Даже если она будет клясться в вечной дружбе.