Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая
Шрифт:
Причём мог бы ударение сделать хотя бы на первый слог, так нет… В зале тут же кто-то прыснул, остальные заулыбались, и Петров постучал ручкой по горлышку графина:
— Товарищи, на их языке это звучит вполне естественно, так что попрошу прекратить смешки… Так вот, наш молодой врач не растерялся, оказал пострадавшему первую помощь, тем самым, возможно, сохранив ему жизнь. Сегодня лично поблагодарить спасителя пришла супруга… хм… Манды — Офелия Манда.
Темнокожая женщина в другом, нежели вчера вечером, но не менее цветастом наряде вышла на сцену под едва сдерживаемый хохот зала. Она улыбалась во все
— Приглашаю на сцену Арсения Коренева, который, собственно, и оказал первую помощь нашему уважаемому гостю из Африки.
Теперь зааплодировали, а я, чувствуя, как меня бросает в жар, поднялся на сцену. Офелия, больше смахивающая на располневшую Гертруду, всё с той же улыбкой кинулась ко мне и обняла. Ух ты, горячая женщина во всех смыслах. И обнимает так, словно всю жизнь занималась вольной борьбой.
Потом она начал что-то говорить на французском, познания в котором, как я уже объяснял, оставляли желать лучшего. Но на помощь пришла женщина в брючном костюме, оказавшаяся переводчицей.
— Товарищ Манда весьма признательна вас за то, что вы спасли её мужа. И он тоже очень признателен, передавал вам привет.
Офелия вдруг начала рыться в своей объёмной сумке, что-то вытащила из неё и протянула мне, говоря снова что-то на французском. На раскрытой ладони лежали… часы «Rolex» со знаменитой короной в верхней части циферблата. И, похоже, те самые, что я видел вчера на руке её мужа.
— А в качестве жеста благодарности товарищ Сиадабида Манда просит принять этот скромный подарок.
Ни хрена себе скромный, подумал я. С календарём, как на моих «Командирских». А браслет и корпус с позолотой. Стоят наверняка не одну тысячу баксов, не меньше. Криво улыбнулся, выдавливая из себя:
— Спасибо большое, но то, что я вчера сделал, не стоит такого дорогого подарка.
— Её муж очень расстроится, если вы откажетесь принять этот презент, а ему волноваться сейчас нельзя, — бесстрастно перевела переводчица.
Я покосился на членов комиссии. Выражения лиц у них были разные. У кого-то бесстрастное, как у переводчицы, кто-то одобрительно улыбался, как тот же Трапезников, а кто-то хмурил брови, как Авилова.
А, была не была! Чай не расстреляют, да даже и из комсомола не исключат, надеюсь, всё-таки спас жизнь товарищу из дружественного — наверное дружественного — нам Конго. Я благодарно улыбнулся Офелии и принял подарок, одновременно подумав, куда теперь девать свои «Командирские». Хм, а почему бы не сделать алаверды?
Я стянул с руки часы и протянул их Офелии.
— У нас, русских, принято отвечать подарком на подарок. Это очень хорошие часы, пусть и не такие дорогие, как те, что вы мне подарили. Надеюсь, они понравятся вашему мужу.
Переводчица перевела, и Офелия, приняв презент, ещё раз меня обняла, после чего я, красный как рак, под завистливыми взглядами собравшихся в зале коллег вернулся на своё место.
— Поздравляю, — сжала моё предплечье улыбающаяся Ирина. — Можно посмотреть?
— Да не вопрос.
Я протянул ей «ролексы», которые до этого так и сжимал в потной ладони.
— Классные, — прошептала она, стараясь не привлекать
Тем временем на сцену был приглашён уже второй докладчик — Витаутас Казлаускас из Каунаса, решивший поделиться своим взглядом на решение некоторых проблем в офтальмологии.
Так, ладно, надо изобразить заинтересованность, тем более что Ирина уже вернула часы, и я спрятал их в карман пиджака. Потискал в руках папку со своим докладом. Развязал тесёмки, вынул листки с машинописным текстом, начал про себя читать, хотя и так уже, казалось, знал написанное наизусть. Всё равно буду в записи поглядывать.
Так и пролетело незаметно время до перерыва. А тут уж и Гриша, и Андрей Резник потребовали показать им подарок от Манды. Мне не жалко, смотрите.
— «Oyster Perpetual Date», — прочитал ташкентский психиатр мелкие буквы на циферблате и со знанием дела добавил. — Механика. У моего друга кварцевые японские, удобные, только, говорит, элементы питания к ним искать замучаешься. А с механикой проще, пусть даже каждое утро их нужно подводить.
— Эти с автоподзаводом, — услышал я чей-то голос из-за плеча.
Оглянулся — незнакомый молодой человек. Стоит, улыбается. И прикинут так неплохо: цветастый батник на кнопках с закруглёнными концами воротника а-ля «заячьи уши», джинсы «Levi Strauss», кроссовки «Puma» — настоящая редкость по сравнению даже с братской «Adidas»[2].
— Прохор, — представился он. — Прохор Снежинский. Аспирант в этом институте. Просто у моего отца точно такие же, оттого и знаю, что говорю.
— Это кем же он работает? — прищурившись, спросил Резник.
— Нейрохирургом, — хмыкнул Прохор. — А что?
— Да ты знаешь, сколько такие часы стоят? — не унимался психиатр.
— Примерно знаю, от пяти тысяч… Долларов.
Гриша присвистнул, я же воспринял эту цифру как само собой разумеющееся.
— У нас что, нейрохирурги такие деньги зарабатывают?
Резник, похоже, решил не слезать с самоуверенного аспиранта. Тот невозмутимо ответил:
— Мой отец — светило мировой нейрохирургии, каждые полгода выезжает на какой-нибудь международный симпозиум. На одном из них в Швейцарии спонсором была как раз фирма «Rolex», и мой отец как специально приглашённая величина получил в подарок точно такие же часы. А позже он из интереса зашёл в Женеве в фирменный магазин часов, и увидел, что его модель стоила пять тысяч швейцарских франков, а франк сейчас почти равен американскому доллару. Я удовлетворил ваше любопытство?
— Угу, — буркнул сникший Резник, видимо, подумавший, что светилом мировой психиатрии ему никогда не стать.
— Могу подсказать, как работает автоподзавод, — между тем предложил Снежинский. — Их просто-напросто нужно носить ежедневно, не снимая по 10–12 часов, каждое движение руки приводит в действие ротор со смещённым центром тяжести. А если всё-таки долго не носить, и они остановились — заводятся так же, как и механические, с помощью заводной головки. Ну ладно, бывайте!
Он не спеша двинулся в сторону буфета, виляя обтянутыми джинсой задницей, как девица. М-да, в моём будущем в каком-нибудь рабочем районе за такие повадки могли не только поколотить, но и сотворить кое-что похуже. Сейчас же это вроде как в порядке вещей, потому и никто тебя не обвинит в «голубизне».