Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая
Шрифт:
— Вот и мой дом, — прервал он своё повествование, кивнув бородкой в сторону 6-этажного строения явно сталинской постройки. — Вход в подъезды у нас через двор.
Дворик мне понравился. Уютный, тихий, зелёный, с цветами на клумбе и под окнами, с песочницей под грибком, качелями и лесенками, сейчас пустовавшими. День в разгаре, дети в садике, мамы работают. В это время три года по уходу за ребёнком никто не даст.
Герман Анатольевич жил на третьем этаже в просторной, с высокими потолками двухкомнатной квартире, правда, обставленной довольно скромно. Из техники только чёрно-белый телевизор «Весна», да радиола «Ригонда». Хотя, возможно, во второй комнате какой-нибудь катушечник
Невольно позавидовал жилищным условиям Ларина. В принципе, я бы мог такую купить, не думаю, что она стоит дороже, скажем, 7–8 тысяч. Но это если кооперативная, и владелец согласится её продать. Если, например, я сделаю достойное предложение — продаст?
— Квартира моей бывшей жены, — объяснил Ларин, словно заметив мой интерес и кивнул на портрет. — Мы с Томочкой ещё до войны познакомились, её папа был академиком… Ну, не суть важно, когда после Победы мы расписались, она взяла мою фамилию. Вот только детей нам бог не дал. Томочка скончалась два года назад. Онкология… Чай, кофе?
— Да нет, спасибо, если только простой воды, а то пить хочется по такой жаре.
— А у меня минеральная вода есть в холодильнике, будете?
— Не откажусь.
Минеральная вода не аки какая, а «Боржоми», с надписью на русском и грузинском. Бутылка только что откупорена, пузырьки газа стремятся к поверхности. Наливаю в любезно предоставленный стакан. Вода той самой степени охлаждённости, что я люблю, пью, смакуя, даже зажмуриваюсь от удовольствия. Это не ускользает от внимания профессора.
— Наливайте ещё. У меня этой минералки солидный запас, знакомый гастроэнтеролог посоветовал пить при моём хроническом гастрите.
— Спасибо, не откажусь.
Выпиваю всё без остатка, едва сдерживаясь, чтобы не рыгнуть. Отрыжка после газированных напитков — вполне естественное дело, но только если ты один, иначе рискуешь показаться быдлом.
— Давайте я теперь покажу вам книгу, идёмте в кабинет.
Вторая комната, размером поменьше зала раза в полтора, и оказалась рабочим кабинетом. Причём довольно уютным, с крепким таким столом, покрытым зелёным сукном, местами слегка протёршимся от времени, таким же старым и крепким кожаным креслом, словно оба предмета вышли из-под рук одного мастера. На столе та же фотография безвременно почившей жены Ларина, только уменьшенная. У стены напротив стоял диванчик, как и кресло, обтянутый кожей, протёршейся на боковых валиках, куда обычно кладут руки или голову. Ну или ноги, смотря с какой стороны лежать — головой к окну или ногами. Над диваном — репродукция, наверное, с картины какого-то фламандского мастера или представителя похожей школы. А может и оригинал, судя по тому, что холст был покрыт сеточкой трещин. Как говорят художники — кракелюр. Картина изображала двух грудастых крестьянок на мостке у водоёма, стирающих бельё. Мостки находились в тени дерева, вроде как ивы, тень падала и на пейзанок, чьи полные и спелые груди, чуть ли не вываливающиеся из рубах, невольно притягивали взгляд.
Имелся здесь ещё и книжный шкаф, полностью заставленный изданиями, имеющими отношение исключительно к медицине, причём не только к неврологии. Профессор тем временем выдвинул ящик стола и достал из него профессионально переплетённый в коричневый дерматин фолиант формата А-4, приличной толщины. На обложке, на белом прямоугольничке, сделанная уже изрядно
— С переплётом помог директор одной из московских типографий после того, как я его сына на ноги поставил. Правда, рукопись была в единственном экземпляре, поэтому получилась только одна книга.
Он протянул мне книгу, которую я принял осторожно, словно бы опасаясь, что она рассыплется в моих руках, как какой-нибудь древнеегипетский пергамент.
— Вы присядьте, так будет удобнее.
И сам сел в кресло за столом, а я опустился на скрипнувший подо мной кожаной обивкой диванчик. Тут же открыл книгу и углубился в чтение машинописного текста.
'Том первый: Вопросы о простейшем
Свиток первый
Раздел 1. О теории Небесной истины высокой древности
В былые времена жил Жёлтый император, который с самого рождения был наделен великой Силой духа и чудесными способностями. Будучи младенцем, он уже умел говорить, а ребенком отличался умом и сообразительностью, в юности обладал проницательностью, а взрослым достиг уровня Небесного развития. Тогда обратился он к Небесному наставнику:
— Я слышал, что в высокой древности люди доживали до ста двадцати лет, а движения и действия их оставались неизменно легкими и ловкими. Ныне же люди в возрасте всего лишь пятидесяти лет действуют и двигаются с трудом. Означает ли это, что времена изменились к худшему, или же люди утратили какие-то способности?
Ци Бо ответил:
— В глубокой древности люди знали истинный путь, соизмерялись во всем с субстанциями инь и ян, находили гармонию искусства и вычисления, у них был упорядочен ритм приема пищи и питья, и они соблюдали постоянство ритма движения и покоя. Без глупостей и суеты они просто делали свою работу. В результате телесная оболочка и духовное начало пребывали в ладу, а люди сохраняли здоровье все годы своей жизни, отпущенные им от природы, достигали столетнего возраста, и лишь тогда покидали мир…'
Я начал листать страницы, по диагонали пробегая текст. Тут тебе практически весь набор китайской медицины, включая отдельный раздел, посвящённый иглоукалыванию, да ещё и с тщательно выполненными иллюстрациями. М-да, похоже, я нашёл настоящий алмаз! В моём будущем такого рода книги, конечно, уже издавались, но сейчас…
Я поднял взгляд на профессора, в глазах которого таилась улыбка, хотя лицо выглядело серьёзным.
— Герман Анатольевич, сколько вы хотите за такой раритет?
Тот позволил себе улыбнуться:
— Что вы, молодой человек, эта вещь не продаётся.
— То есть? — напрягся я.
— Для меня эта книга не имеет цены. Но вам я отдам её безвозмездно. Детей нам бог, как я уже упоминал, не дал, так что завещать этот трактат мне некому, разве что кому-то подарить. Например, вам, хотя и знакомы мы с вами от силы минут сорок. Однако моя хунь — так китайцы называют душу — подсказывает мне, что я делаю верный выбор.
Я был не то что удивлён, а скорее даже изумлён.
— Даже не знаю, как вас благодарить…
— Лучшей благодарностью станет, если вы усвоите прочитанный в этой книге материал и станете успешно применять его на практике, помогая людям там, где бессильна официальная медицина. То, что делал я.
— Обещаю не подвести ваших ожиданий, — на полном серьёзе сказал я.
Да я уже не подводил, делая практически то, о чём сейчас говорил профессор.
— И вот ещё.
Он снова выдвинул ящик стола и вытащил из него деревянную шкатулку с защёлкой. — Откройте.
Я встал, подошёл, взял шкатулку, открыл… Внутри находился набор игл. Старый, но выглядевший ещё вполне прилично, видно было, что за ними ухаживали.