Вторая жизнь Дмитрия Панина
Шрифт:
– И где ты думаешь, эта шалава всё это время пребывала? В монастыре, грехи отмаливала. Я так бы и пристукнул её, да по телефону не пристукнешь.
Сколько я тогда натерпелся, сколько меня таскали на допросы, дал подписку о невыезде, соседи смотрели косо, подозревали, и меня, и хахаля её, эту скотину. Сначала соблазнил, а потом бросил, как в "Опасных связях", такой же сюжет, а потом приходил с дружками морду мне бить, и после всего этого Лена мне звонит как ни в чем не бывало и говорит, что она все эти годы, ты подумай, почти десять лет, все эти годы она грехи отмаливала, и когда почувствовала, что отмолила,
Я ей говорю: ты свой грех отмолить не могла, потому что он с каждым годом, что я думал, что ты погибла, всё рос и рос, и теперь тебе нужно ещё пятнадцать лет его отмаливать.
А она мне "Ты же смирился, что меня нет, успокоился, а если бы узнал, что жива, надеяться бы начал, а так, что ж, жизнь прожита, как прожита, я спокойна и сознаю, что покой это и есть счастье".
Ее покой и её счастье, а я?
Валера медленно налил полную рюмку и так же медленно всю её выпил, отодвинул тарелку с курицей в сторону, уронил голову на стол и тихо заплакал облегчающими душу пьяными слезами.
44
Свадьба была скромная, жених с невестой, родители, и свидетели со своим половинками.
Дима за столом пожелал молодой семье всех благ.
Невеста танцевала, как и положено молодой, но не с женихом, а с мужем подруги, а Валера сидел и просто смотрел на нее. Дима встал и примостился рядом с другом, смотрел на Валю, вспоминал другую свадьбу, где он тоже был свидетелем, другую женщину.
– Вспоминаешь? Сравниваешь?
– Валера, как обычно, догадывался о невысказанных мыслям Панина.
– Я очень надеюсь, что эта женитьба будет удачней, чем первая, - осторожно сказал Дима.
– Может быть, для этого тебе следовало бы пригласить в свидетели другого человека.
– Всё это глупости, - сказал Валера.
– Жизнь не предсказуема, и кто был свидетель, для крепости брака значения не имеет, а мне хотелось, чтобы был ты. Я тоже, как ты догадываешься, надеюсь, что всё будет благополучно. Кстати, знаешь, а Валентина беременная.
– Ну, поздравляю тебя, - сказал Панин, искренне обрадованный.
– Немного поздновато, но ничего, как-нибудь поставим на ноги, - Зайцев помолчал, потом продолжил:
– Понимаешь, когда Лена позвонила, я удивился, испугался, обрадовался, что она жива, что всё в порядке, а потом страшно разозлился. Я все эти долгие годы, оказывается, самому себе не сознаваясь, ждал, что она вернется, и прыгал, как мотылек, от женщины к женщине, ни с кем не связывая своей судьбы, я страдал, понимаешь, я чувствовал трагедию, а когда я узнал, что она жива, что постриглась, в бога уверовала, я стал воспринимать это как фарс, и страшно разозлился. Она не была готова отрешиться от мира, и мучила меня все эти годы, и родителей просила ничего не говорить, и только в том случае, если бы меня стали судить, за то, чего я не совершал, только тогда они бы сказали правду.
В общем, я разозлился, а потом меня отпустило: получалось, что она меня держала своим необъяснимым исчезновением на коротком поводке, а теперь он порвался, этот поводок, и как только он порвался, душа моя стала
– На меня?!
– А что, ты посмотри, твоим уже по 20 лет, а мне за сорок и у меня никого нет.
– А Валя мне нравится, - сказал Дима.
– Почему раньше не познакомил, конспиратор?
– Я стеснялся, что молодую нашел. Она в нашей лаборатории дипломницей была, я её сразу и заприметил, но приударил только тогда, когда понял, что и я ей нравлюсь.
– Она останется у вас работать?
– Нет, уйдет. Не хочет быть в коллективе, где муж начальник. Сам понимаешь, это будет создавать определенные трудности.
45
Июнь стоял над городом, окрашивая мир в зеленые и голубые цвета. Маша с Димой ходили за овощами на Долгопрудненский рынок. Маша купила себе букет пионов, которые любила, и сейчас шла в обнимку с огромным букетом, а Дима чуть сзади, тащил картошку, рыбу, и зелень.
Они, переговариваясь, и увиливая от автобусов, пересекали запруженную транспортом пристанционную площадь, когда Дима увидел на автобусной остановке Тамару.
На секунду встретились они глазами, и Дима вздрогнул: у Тамары был затравленный взгляд собаки, которую только что незаслуженно ударили. Панина настолько поразило выражение её лица, он почувствовал себя так погано, что не ответил на вопрос, который ему в этот момент задала Маша, просто не расслышал, и некоторое время в столбняке смотрел на пушистый затылок мгновенно отвернувшейся Тамары. У него засосало где-то под ложечкой, появилось противное чувство, что он обидел ребенка, и, ссутулившись, почти физически ощущая, как прижимает его к земле боль и обида бывшей любовницы, резко свернул и направился к другой стороне площади, противоположной той, на которой была остановка автобуса.
Пытавшаяся развернуться маршрутка яростно ему загудела, но он лишь слегка посторонился и зашел на тротуар, и только там, на тротуаре, вспомнил про Машу и остановился.
Маша подошла, внимательно посмотрела ему в лицо, ничего не сказала, не повторила вопроса, который ему задала, а молча пошла рядом.
Дима расстался с Тамарой случайно, по недоразумению, воспользовавшись её обидой, но отношения их были такими необязательными, бесперспективными с точки зрения совместной жизни, что рано или поздно, как считал Дима, они должны были закончиться. И только сейчас, глядя на Тамару, он понял: то, что для него прошло почти безболезненно, Тамаре принесло большие страдания.
Возможно, она любила меня, думал Дмитрий, и чем больше думал, тем тяжелее становилось на душе. Выходило, он воспользовался поводом, чтобы освободиться от любовницы, и с какой точки на это не посмотри, это был лишь повод, а не причина. Если бы с его стороны были большие чувства, то он простил бы её глупую вспышку, сразу побежал бы объясняться, уламывать, а не обиделся бы и встал бы в позу незаслуженно оскорбленного человека.
Он давно не думал о Томе, занятый свалившимися на него потрясениями, неожиданно образовавшейся большой семьей, а она все это время страдала, и один единственный её взгляд показал ему, какой он, в сущности подлец.