Второе дело Карозиных
Шрифт:
– Нет, – вздохнула Катенька. – Но если ты хочешь, я расскажу. Помнишь ту историю со смертью графини? – Варя кивнула. – Помнишь, что там было потом еще две смерти? Помнишь, что у графини был любовник?
– Катя… – Варенькины губки задрожали, а в глазах снова появились слезы. – Катя, неужели это… он?
– Боюсь, что так, – подтвердила Катенька. Как ни хотелось ей это говорить, но это была правда.
– Ты мне лжешь! – зло крикнула Варенька. – Не верю! Ни одному твоему слову не верю! Катя! – и она снова залилась слезами, прижавшись к подруге.
«Господи, –
Что же до оставленных в гостинице Никиты Сергеевича и Виктора Семеновича, то как раз в это время последний сладко спал в обычном гостиничном номере, а первый мерил этот номер шагами из угла в угол. Карозин даже не раздевался и не ложился спать, чувствуя, что все равно уснуть не удастся. Ночь, как и все бессонные ночи, тянулась очень медленно и наконец в четвертом часу утра Карозин не выдержал, велел запрягать, потом самолично растолкал своего друга, позволил выпить ему только один стакан чаю и уже в четыре они ехали обратно к Москве, оба хмурые и не выспавшиеся.
– Кстати, а почему мы возвращаемся? – недовольно спросил Аверин, устроившись в уголке, поближе к печурке.
– А тебе что, хочется продолжить нашу «погоню»? – в тон ему ответил Карозин.
– Ну… – попытался было развить свою мысль Виктор Семенович, но Карозин его перебил:
– Хватит выставлять себя дураками. Мы не сможем ее вернуть. Хватит об этом! – добавил он так грозно, что Аверин удивился, но предпочел промолчать, хотя ему очень хотелось задать своему другу один каверзный вопросик, а именно: «Уж не в Катерине ли Дмитриевне дело?» Впрочем, Аверин промолчал, устроился удобней и почти сразу уснул.
Карозин же с прежней хмуростью глядел в окно.
Добрались они до карозинского особнячка только к полудню, хотя кучер подгонял лошадок как мог. Никита Сергеевич буквально взлетел на крыльцо, дернул звонок и тут же, в прихожей еще, получил записку от Катеньки. Он тотчас ее прочел, облегченно выдохнул, перекрестился даже и просветлел лицом.
– Послушай, Виктор, – обратился он к своему заспанному другу, – твои лошади уже отдохнули достаточно, так я их возьму. Ты-то, надеюсь, никуда не торопишься? Обождешь меня?
– А что стряслось на этот раз? – полюбопытствовал Аверин.
– Вот, читай, – передал Никита Сергеевич Катину записку.
И пока друг читал, Карозин распорядился насчет завтрака ему, а себе просил собрать небольшую корзину.
– Что ж, новости хорошие, – улыбнулся Аверин. – А ты что, Никита, даже завтракать не останешься?
– В дороге перекушу. Кучера тоже твоего возьму, мой-то умаялся уже.
– Ну, как хочешь, а я с твоего позволения, тут останусь, Подожду вас. Грунечка, – обратился он к хорошенькой карозинской горничной, – а что у нас нынче на завтрак?
– Кашка, – ответила зардевшаяся Груня.
– Кашка, – умильно повторил Аверин. – У-ти, пу-ти, хорошенькая ты моя! – и он было потянулся к Груне, но случайно встретился с суровым взглядом друга. – А я что? – тут же невинно
Никита Сергеевич получил свою корзину с холодной говядиной, вином и хлебом, сказал только: «Не балуй!» – и был таков.
– Конечно, ему не терпится удостоверится, – пробурчал себе под нос Аверин. – Но мы-то тут при чем? – и подмигнул горничной. – Ну, Грунечка, где там твоя кашка?
Как ни торопился Никита Сергеевич, а аверинский кучер вовсе не собирался загонять хозяйских лошадей, руководствуясь тем соображением, что ведь еще и обратный путь предстоит. Так что прибыли они к гостинице уже затемно. Никита Сергеевич за прошедшие бессонные сутки изрядно осунувшийся и даже как будто похудевший, метнулся к портье и рявкнул на него так, что тот, и без того ошалевший от вчерашнего происшествия, не на шутку перепугался, Однако сообщил, в каком номере обитают давешние барыньки. Карозин прогрохотал по лестнице, преодолел длинный коридор и постучался. Он поверил в то, что все благополучно, только тогда, когда услышал из-за двери приглушенный Катенькин вопрос, кто, мол, это.
– Это я, Катя! – ответил он.
Дверь тут же распахнулась и на пороге возникла его горячо любимая супруга, немного бледная, немного осунувшаяся тоже, но бросившаяся ему в объятия с таким чувством, что Карозин не без облегчения подумал: «Слава Богу! Пронесло!»
– Наконец-то! – воскликнула Катенька, чмокнув мужа в колючую щеку. – Никита, ты не брит?
– Ночевал в дешевой гостинице, – смущаясь ответил он. – Ну, как тут, что?
Катя закрыла за ним дверь, сняла с него пальто, шапку, проводила до кресла.
– Варя спит, – сказала тише. – Я вот тоже недавно только проснулась. Разволновалась, что ж ты так долго-то?
– Потом, сначала ты рассказывай, – попросил супруг.
– А ты не голоден? – заботливо поинтересовалась она. – Вот, будто и похудел даже.
– Голоден, но это все после, после, – нетерпеливо отмахнулся Карозин, целуя Катенькину ручку.
– Нет, мы вот как поступим. Спустимся вниз обедать, я там тебе все и расскажу. Только вот Варю надо предупредить, чтобы не пугалась. Я сейчас.
– Я внизу подожду, – согласился муж и вышел.
Катерина Дмитриевна подошла к столу, чтобы написать Варе записку, но тут ее взгляд упал на странный белый обрывок на полу у самой ножки стола. Как она его раньше-то не заметила? Катя проворно нагнулась, подняла обрывок, прочла: «Серж! Ты не можешь…» Почерк был незнакомый, размашистый, видно, человек действительно пребывал в крайне ажитации.
«Какой Серж, чего не может? – тут же подумала она. – Ах, это, видно, то самое письмо, которое Ольшанский писал накануне. Серж… Интересно, кто это». Впрочем, Катенька решила пока оставить это, села, черкнула Варе пару строк о том, что они с Никитой внизу, в буфете и, положив записку на подушку рядом со спящей Варенькой, кое-как поправила прическу и пошла вниз.