Второе дело Карозиных

Арсаньев Александр

Варенька этими известиями была буквально убита. Она заболела, слегла с ужасным жаром, а в бреду повторяла только: «Говорят, что безумие – зло… Говорят, что безумие – зло… Говорят, что безумие – зло…»

В горячке Варенька пролежала неделю и Василий Карлович Бром, уездный врач, очень сомневался, что она поправится, даже велел звать священника. Однако то ли после ли причастия, то ли по той причине, что организм у Вареньки был молод и крепок, но она оправилась – постепенно стала выходить из дома, потом гулять по саду, но исхудала после болезни страшно и заметно подурнела на лицо.

Зинаида

Павловна места себе найти не могла от беспокойства за дочь, а больше, между нами будь сказано, за то, кто же ее теперь такую замуж-то возьмет? Вон ведь и Лиговский приезжал, а как увидел Вареньку нынешнюю, так и в лице переменился. Одна надежда была на красоту, а теперь без нее как удастся дочь удачно пристроить?

От всех этих мыслей Варвара Павловна не спала ночами, сама худела и дурнела, посылая только проклятия Ольшанскому, о котором, кстати сказать, вот уже месяц не было никаких известий. Чернигова как мать разгадала таинственную болезнь дочери, над причиной которой так ломал голову Василий Карлович, и по всегдашней материнской привычке винила прежде всего себя, за то, что плохо следила за единственным своим состоянием – за дочерью.

Варенька стала не в пример молчалива и задумчива, ее блестящие синие глазки потухли и глядела она теперь вокруг не с былым интересом и любопытством, готовая удивляться поминутно чудесам творения Божия, а как бы через силу, как бы принуждая себя глядеть. По целым часам могла она сидеть у окна и не двигаться, словом, впала в так называемый эмоциональный паралич, от которого, по мнению все того же Василия Карловича было только одно средство – перемена обстановки. Зинаида Павловна поддалась его уговорам и решилась предпринять поездку в Москву, даже списалась по этому поводу с кем следует.

Варенькино же уныние все эти дни развеивали только письма Антона Гавриловича. Писал он часто, письма были полны остроумия и только над ними Варенька улыбалась. Антон Гаврилович обещался приехать как можно скорее, но в каждом письме сообщал, что дела требуют его присутствия в городе, и снова обещался вырваться хотя бы на несколько дней. И вот Варенька написала своему другу, каковым она полагала Солдашникова, что они сами едут в Москву. Едва получив ее письмо, он тотчас телеграфировал, желая встретить, предлагая остановиться у него.

Зинаиде Павловне это предложение польстило, но и вызвало новый прилив тревоги – а ну как Варенька ему разонравится так же, как Лиговскому? Однако с отказом она не стала спешить, рассудив, что все станет ясно при встрече. Если только мелькнет на лице Солдашникова давешнее разочарование, которое так неумело пытался скрыть Лиговский – Зинаида Павловна тотчас же ему и откажет.

Сборы и хлопоты Вареньку не задели никак, зато сама поездка по недавно проведенной через губернию железной дороге, в купе первого класса с красными бархатными диванами и тяжелыми шторами с кистями, с горячим чаем и мерным стуком колес, с проплывающим за окном пейзажем – все это развлекло ее необыкновенно. Она даже не устала нисколько, к ней будто бы снова вернулась ее прежняя заинтересованность миром, и над опасливо вздрагивающей от свистка паровоза маменькой Варенька только добродушно подшучивала.

Глазки ее горели, как прежде, щеки разрумянились и Зинаида Павловна в тайне понадеялась, что если Солдашников увидит ее такой – свадьбе быть.

Он и увидел ее такой – улыбающейся, с блестящими глазами, с выбившимися из под шляпки локонами, в сером дорожном платье, облегающем ее похудевшую за время болезни фигурку. Она помахала ему ручкой, затянутой в белую перчатку, из толпы прибывших, и звонко позвала его по имени. Антон Гаврилович обернулся на звук ее голоса и влюбился уже окончательно, по крайне мере, именно так он утверждал впоследствии. Надо ли говорить, что Зинаида Павловна не отказала ему и согласилась поселиться в большом, недавно отстроенном доме в Камергерском.

Антон Гаврилович старался изо всех сил – следующие две недели он как мог развлекал Вареньку, возил ее на прогулки, в театр, показал ей музеи, обедал с ней в лучших ресторанах. Варенька ожила, только изредка еще ее высокий чистый лоб прорезала тонкая морщинка, а синие глаза затуманивались, но такие минуты с ней случались все реже и реже, и она сама уже прикладывала все усилия, чтобы не вспоминать об Ольшанском.

Зинаида Павловна торжествовала, предчувствуя, чем в самом ближайшем времени обернется эта затея с поездкой.

Однажды, вернувшись из театра, Варенька шепотом попросила Антона Гавриловича на минутку задержаться в гостиной, когда маменька уйдет спать. Солдашников, не взглянув на Вареньку, молча кивнул в ответ и за ужином был молчалив и сосредоточен, что, надо полагать, происходило из-за волнения. Не иначе как Варвара Андреевна желает объясниться, думал он. Едва только дамы покинули гостиную, Солдашников закурил сигару и начал медленно ходить по комнате, не в силах больше справиться с собою. Наконец, в дверях появилась Варенька.

– Антон Гаврилович, – тихо позвала она и Солдашников вздрогнул от звука ее голоса. Он обернулся и замер в восхищении, моля Бога только о том, чтобы она ему снова не отказала, потому что теперь он и сам не знал, сможет ли пережить ее отказ. – Антон Гаврилович, – повторила Варенька бледнея, и неуверенными шагами приблизилась к нему. – Я хотела с вами поговорить…

– Я вас слушаю, Варвара Андреевна, – он постарался говорить тверже, но голос дрогнул, едва только она коснулась его руки и заглянула ему в глаза. Солдашникову стоило большого труда сдержаться, чтобы не броситься ей в ноги и умолять эту юную богиню составить счастье его жизни. Именно в таких выражениях он и думал, потому что Варенька совершенно уже вскружила ему голову.

– Помните ли вы наш последний разговор в саду? – Варенька отошла от него и стояла теперь у окна.

– Как не помнить, – пробормотал сорокалетний мужчина в полном смятении, чувствуя себя сейчас гимназистом.

– И я помню, – Варенька обернулась. – А помните ли вы те слова? Ваше предложение?

– Помню.

– Не отказываетесь ли вы теперь от своих слов? – осторожно поинтересовалась Варенька, пытливо глядя ему в глаза.

– Нет. – Солдашников вздохнул и добавил: – Не отказываюсь, Варвара Андреевна. И готов их повторить, независимо от того, что услышу в ответ.