Второе дело Карозиных
Шрифт:
Варенька принялась судорожно натягивать платье. Он несомненно унижал ее, всем своим видом давая это понять, он не уважал ее нисколько. Но отчего же, отчего он был ей так сладок, отчего она, несмотря на свой стыд, не могла его ненавидеть, не могла винить в своем падении? «Нет, я сама виновата, – твердила она себе, сглатывая слезы и путаясь в крючках. – Я была виновна перед ним, а теперь я в сто раз виновней перед своим мужем… Боже мой, муж!» Воспоминание об Антоне Гавриловиче повергло Вареньку в такой ужас, что она на мгновение даже замерла, не в силах представить себе, что станется, если он узнает.
Застегнув наконец платье непослушными пальцами, она кое-как поправила прическу и вышла из спальни.
– Вы не должны искать со мной встречи, – бледнея вымолвила она, не поднимая глаз. – Полагаю, что вы добились того, чего хотели, и…
Николай Константинович подошел к ней, легко коснулся пальцем ее губ и проговорил с неожиданной мягкостью в голосе:
– Дорогая моя, ты заблуждаешься. – Варенька подняла на него глаза. – Ты заблуждаешься относительно меня. Если я так холоден, то не от того, что презираю тебя. Мне и самому, поверь, омерзительна роль, которую я играю. Ты должна мне верить. Ты должна со мной уехать, – твердо закончил он.
– Что? – ахнула Варенька.
– Да, разве ты не поняла еще, что создана для меня, только для меня. И мне невыносима мысль о том, что сейчас ты вернешься к другому, – его взгляд наконец потеплел, а губы тронула не прежняя полупрезрительная усмешка, а нежная улыбка. – Милая моя, ты должна оставить его ради меня. Я люблю тебя. Ты меня любишь. Ведь это так? – он коснулся ее щеки осторожным движением. – Ты любишь меня, – повторил он более уверенно. – Мы уедем.
– Но я не могу… – снова попыталась возразить Варенька.
– Конечно, можешь, – убежденно сказал Ольшанский. – Через неделю все будет готово. Согласись, побег более благороден, нежели тайный адюльтер. Ты согласна? Мы уедем туда, где нас никто не знает, и заживем вместе. Забудем все.
Варенька молчала, в очередной раз не веря тому, что слышит. Часы на полке пробили час дня, она вздрогнула и спросила:
– Как это будет?
– Все очень просто, – Николай Константинович облегченно вздохнул, понимая, что согласие получено. – Через неделю ты точно так же поедешь к обедне, отпустишь кучера, а из церкви сядешь в мой возок. Можешь даже оставить записку своему мужу. Хотя, мне кажется, лучше без нее. Впрочем, решай сама. Что касается вещей, то не бери ничего, у меня достаточно денег, чтобы купить тебе все, что понадобится. Я выправлю документы и мы поедем… Скажем, в Италию, как ты на это смотришь? – Ольшанский приподнял ее лицо за подбородок и заглянул ей в глаза. – Впрочем, можем поехать куда угодно. Не бери у него ничего, слышишь?
Варенька кивнула. Николай Константинович поцеловал ее в губы и легким движением подтолкнул к двери:
– А теперь ступай, тебе пора. Постарайся вести себя как ни в чем не бывало. Никому ничего не говори. Через неделю, в следующее воскресенье, я буду ждать тебя у монастыря. Да, тебе ведь нужно доехать до дома. Как полагаешь, лучше взять «ваньку»?
– Я зайду к подруге, – как в полусне проговорила Варенька, одевая капот. – Она живет дальше по улице.
– Это хорошая мысль, – улыбнулся Ольшанский. – У тебя будет алиби?
«Алиби? – рассеянно подумала Варенька. – Какое странное слово. Зачем мне алиби? Ах, да, муж…» Она рассеянно кивнула в ответ. Ольшанский помог ей одеться и проводил до лестницы.
– Теперь ступай, накинь вуаль. Не заблудишься? – Варенька послушно помотала головой, накинула вуаль и стала спускаться вниз.
На улице она полной грудью вдохнула морозного воздуха и, не оглядываясь на дом, пошла по переулку к Карозиным, придумывая на ходу объяснение, где могла так задержаться после обедни. Впрочем, ничего придумывать и не пришлось, просто потому, что никто ни о чем не спросил.
Безусловно, поговорили и о Ковалеве. Варя слушала очень внимательно, всячески поддерживая подругу, соглашаясь, что она, конечно, права. А сама про себя думала: «Я не Катя. Катя старше, Катя разумней. Катя никогда не изменит своему мужу… Но Катя никогда не любила! А я знаю, что такое любовь! Какими же пресными мне кажутся отношения с Антоном! Так и было! Ведь я не жила все это время! Я ждала его! И пусть говорят, что угодно, я уеду! Я сбегу! Я сбегу с ним! Конечно, он меня любит… Любит, иначе не предложил бы мне этого! Он меня любит!» – повторяла она снова и снова и глазки ее горели ярче.
Прощаясь уже, Катя все-таки спросила, отчего вчерашний кавалер так взволновал Вареньку.
– Сказал какую-то дерзость! – нахмурилась Варенька. – Что-то о том, что хотел бы видеть меня не в бальном платье… Я его высмеяла, – добавила она поспешно.
И Катя, видимо, погруженная в собственные переживания, поверила.
Домой Варенька вернулась уже вполне собой овладев и успокоившись совершенно – уж если внимательная Катенька не заметила в ней никакой перемены, да и вовсе не обнаружила странности, то что говорить о муже? И во всю предстоящую неделю Варенька вела себя самым благоразумным образом, ни у кого так и не возникло никаких подозрений относительно того, что она задумала. Открылось это только в следующее воскресенье, когда госпожа Солдашникова самым загадочным образом исчезла, не вернувшись домой после поздней обедни…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
– А что потом? – спросила Катя, когда Варя неожиданно замолчала. – Почему вы оказались здесь?
– Знаешь, Катя, – прищурившись ответила Варенька, – он кого-то ждал. Все время. Говорил мне, что ему должны передать какие-то деньги, документы и еще что-то, очень для него важное.
– Ты не знаешь, кого именно он ждал? – Нахмурилась Катя, тотчас припомнив, что Ковалев, постучав, сказал в ответ: «Да, это я».
– Нет, не знаю, – покачала она головой. – Только он был уверен, что приехал именно этот человек, когда… Когда стук услышал. Он переживал очень, видимо, тот, кого он ждал, задерживался. Поэтому-то мы сначала сутки в Москве еще были. У него… – Варя бросила на Катю быстрый взгляд. – Рядом с тобой… Потом, когда поехали уже, остановились в гостинице, он кому-то письмо написал, велел передать. Потом, уже здесь, получил от кого-то записку. Вчера поутру. И сам снова сел писать. Несколько раз принимался, все рвал, злился. На меня накричал, чтобы не мешала. Правда, извинился потом. Не знаю, отправил ли…
– А ты не слышала, что он сказал там, у двери, когда пошел открывать?
– Он, кажется, назвал чье-то имя, но чье?.. – постаралась припомнить Варя. – Нет, не помню. Я здесь была. Дверь, правда, была приоткрыта, но все так быстро случилось! – Варя приподнялась и взяла подругу за руку. – Катя, – умоляюще произнесла она, – неужели он сделал что-то страшное? Что-то ужасное? Скажи мне!
– Ты и в самом деле хочешь знать? – с сомнением переспросила Катенька.
– Да! – решительно кивнула Варенька. – Я должна знать, о чем там говорил этот страшный человек. Я должна знать, как о нем вспоминать, понимаешь?