Второе дно
Шрифт:
Тао выразительно хмыкнул.
— Вообще-то нет.
Я вопросительно вскинула брови, и он улыбнулся:
— Вы обратили внимание, что мисс Вонграт бросилась к вам за помощью сразу, как только пришла в себя, а мистер Анги, который мог попросить о том же, только раскричался и покинул Мангроув-парк при первой же возможности? Мисс Вонграт считает вас опасней колдуна. А мистер Анги — наоборот. Хотя казалось бы, у жителей такой маленькой и тесной деревушки, да еще сплоченных общей бедой, мнения должны более-менее совпадать.
— Анги его видел! — вырвалось у меня.
Тао
— Думаю, нам с мистером Анги нужно снова поговорить по душам.
Не выдержав, я вскочила на ноги и нарезала нервный круг по столовой.
— Соваться в общину Ратана вслепую — слишком опасно, — сказала я на ходу и остановилась, вцепившись в резную спинку свободного стула. — Я сделаю вам обереги.
И еще парочку повешу на свою дверь. Мало ли что.
Мало ли кто. 160b0e3
— Вам потребуется помощь? — вдруг спросил Тао.
Кристиан изогнул бровь и поспешно спрятал усмешку за чашкой с чаем. Мне не хватило великодушия на такую деликатность.
— Не ваша, — предельно честно ответила я. Мистер Кантуэлл вскинул голову, но я только улыбнулась. — И не ваша.
Тао слегка побледнел, машинально сжав в кулак левую руку. На тыльной стороне ладони еще виднелся шрамик — на том месте, куда его клюнула альциона.
А Кристиан расценил мой ответ по-своему и, отставив опустевшую чашку, поднялся на ноги, чтобы откланяться. Я не стала препятствовать, только уже на веранде придержала за локоть Тао и негромко сказала:
— Загляните завтра после полудня. Обереги будут готовы.
Он замешкался, отчего-то засмотревшись на мои пальцы на фоне черной ткани его униформы, — но потом все-таки кивнул и обещал всенепременно быть.
Когда братья скрылись в зарослях мангров, альциона на крыше захихикала так похабно, словно уже готовилась держать свечку.
Глава 21. Об удачных моментах
Ламаи спала крепко, прижав подушку к животу и смяв простыню. Я выгнала из комнаты пару обнаглевших москитов и поправила полог. Мне сон не светил.
Над солеными болотами ярко сияла перевернутая чаша луны, и в ее свете плотная листва мангровых деревьев глянцево поблескивала серебром. Я вышла на веранду, полной грудью вдохнула острый солоноватый запах рощи и деловито принялась расстегивать блузку. Повесила ее на спинке скамейки, пристроила рядом узковатую юбку и белье, — и, спустившись вниз, оставила домашние туфельки у подножия лестницы.
Соленая грязь с обманчивой податливостью смялась под босыми ногами. Ночной ветерок подхватил распущенные волосы, защекотав их кончиками обнаженную спину, и я мгновенно покрылась мурашками. Альциона словно нарочно медлила, описав широкий круг над домиком, прежде чем рухнуть мне на плечо, царапая коготками нежную кожу, и длинно, исключительно похабно присвистнуть. Я укоризненно вздохнула, но пассаж об острой необходимости немедленной мужской помощи оставила без комментариев, молча развернувшись в сторону моря.
Я не представляла себе масштабов силы принца и, тем более, его камердинера, а потому собиралась сделать самые надежные обереги, какие только могла. Просто для душевного спокойствия.
Мама говорила, что лучший оберег — это символ единства с природой, крошечная часть ее непреодолимой силы, заключенная в амулете, и ритуал изготовления основывался на возвращении к началам, отказу от наносного и неважного. Материал для такого оберега надлежало собирать как можно ближе к дому и одновременно — на грани, там, где встречаются стихии, времена и противоположности. А саму ведьму ничто не должно отделять от окружения: ни мысли, ни одежда.
Мама в таких случаях цинично шла в старую баню и вытаскивала голыш из парной: не единожды обожженный огнем и залитый водой, камень из печи как нельзя лучше подходил для ведьминых целей — и, что немаловажно, наготой в бане никого не удивишь. Я с удовольствием воспользовалась бы мудростью старшего поколения, но климат Ньямаранга диктовал свои условия. Постоянная жара и влажность делали свое дело: летом вся колония превращалась в одну огромную парную, и строить целый дом ради аналогичных условий внутри никому и в голову не приходило.
Поэтому за материалом для оберега я отправилась туда, где встречались земля, море и луна — на береговую линию мангровых болот, где жизнь воздвигалась и пировала на смерти и разложении.
От природы меня и в самом деле ничто не отделяло, и мелкий гнус обрадовался мне, как родной. Я досадливо отмахнулась и упрямо продолжила пробираться к воде меж корней и причудливо изогнутых стволов. Под ногами вскоре зачавкало, а через пару минут я начала проваливаться по щиколотку, увязая в мягкой грязи, нагретой дневным жаром.
Острые пики воздушных корней постепенно сменялись переплетениями корней ходульных. Я проваливалась уже по колено. Альциона, не выдержав моих рывков и падений, взмыла в воздух аккурат тогда, когда я, ободрав ладони, вцепилась в нависший над головой ходульный корень и, помогая себе ногами, с натугой подтянулась, карабкаясь на самое высокое дерево в роще. Соленая грязь выпустила меня с противным чавкающим звуком, и я с облегчением выдохнула.
Сюда не проходила ни одна лодка, не долетал ни один дирижабль. У дерева был угольно-черный ствол, слишком толстый и гладкий для мангра; сильно разветвленная крона шелестела на ветру, и на каждом листике блестели в лунном свете капельки соли — и оттого казалось, что дерево нарядили в белое, как невесту.
Я несколько попортила эту черно-белую идиллию кровавыми отпечатками ободранных ладоней и негромко позвала:
— Просыпайся, Прародительница.
В манграх разом стихли все звуки. Размеренная песня ночной птицы оборвалась на середине; листва больше не шелестела, и ветер не доносил шума близких волн. Луна безмолвно плыла в ясном небе, и ее свет разливался над самым старым мангром в чаще, играя в белых кристалликах соли — словно поправлял кружево невестиного платья.
В воцарившейся тишине протяжный древесный стон прозвучал до того зловеще, что я вздрогнула и прижалась к гладкой коре. Вовремя: когда Прародительница пришла в движение, все, что от меня потребовалось — подтянуться и обхватить ногами ствол.